Вся правда о слове "Навсегда"

Дессен Сара

– Мейси?

Вот это попалась – так попалась! Величайшее «Попалась!» за все времена. Я подскочила на месте, завопив от неожиданности, едва не потеряла равновесие и чуть не свалилась в розовые кусты, а затем, наконец, разглядела Уэса.

– О, - я попыталась успокоить дыхание, судорожно сглатывая, - о боже мой!

– Ничего себе. Ты почти оглушила меня, - он стоял на дорожке возле меня, засунув руки в карманы. На этот раз на нем была футболка.

– Да потому что это ты довел меня до такого! Что ты тут делаешь? Шпионишь в темноте?

–

Не шпионю. Я звал тебя несколько раз за последние пять минут, но ты не отзывалась.

– Я не слышала, - скрестила я руки на груди. – Ты подкрался и напугал меня. Вот это ты сделал, да.

– Нет, - медленно повторил он, словно объяснял мне сложную задачу по тригонометрии, - я бежал вон там и увидел, как ты кладешь сумочку в машину. Я позвал тебя, но ты не услышала.

Я опустила взгляд. Подул ветер, и цветы за спиной Уэса наклонились в одну, затем в другую сторону. Подняв голову, я увидела, как прутики волос статуи тоже зашевелились под дуновением ветра, раздался тихий перезвон. Мы с Уэсом слушали его, глядя на скульптуру, пока ветер снова не стих.

– Ты правда напугал меня, - сказала я, практически смутившись на этот раз.

– Я не хотел.

– Знаю.

Я направилась по дорожке обратно, Уэс шагал рядом.

– Позволь мне загладить вину.

– Ты не обязан.

– Не обязан. Но я хочу.

Я повернулась и взглянула на него.

– Да?

– Да, - кивнул он.

Извинения могут иметь разные формы: бриллианты, конфеты, цветы, глубочайшие сожаления, но никогда я не получала извинений в виде карандаша, пахшего сладким сиропом. И, должна признать, это сработало.

– Ладно, - улыбнулась я. – Ты прощен.

Мы с Уэсом сидели в «Мире вафель», небольшом придорожном кафе, где подавали отменные бекон и вафли, по заверениям Уэса. Впрочем, он был прав. Кроме отличного угощения кафе славилось маленьким сувенирным магазинчиком, где Уэс за $1.79 купил для меня карандаш с нарисованными на нем вафлями.

Официантка подошла к нашему столу и ласково взглянула на Уэса.

– Здравствуй, сладенький, как ты? – она была примерно возраста моей мамы. – Тебе как обычно?

– Разумеется, - кивнул он, откладывая меню на край стола, - спасибо.

– А тебе, дорогуша? – повернулась она ко мне.

– Вафлю с картофельными оладьями, пожалуйста, - я положила свое меню поверх его.

В кафе кроме нас был пожилой мужчина с газетой, без конца пьющий кофе, и несколько пьяных студентов, громко смеющихся и разговаривающихся. Я поднесла к носу карандаш, вдыхая сладкий запах.

– Признай, что не веришь, как тебе удалось зайти так далеко в жизни, не имея под рукой этого карандаша, - рассмеялся Уэс.

– Во что я не верю, - сказала я, - так это в то, что тебя здесь хорошо знают. Когда ты успел здесь примелькаться?

Уэс поставил локти на стол между своими ножом и вилкой.

– После маминой смерти я не мог уснуть, а здесь было открыто круглосуточно. Сидеть тут было лучше, чем кататься по округе. А сейчас я уже привык

к этому месту и, когда мне нужно вдохновение, прихожу сюда.

– Вдохновение, - повторила я, оглядываясь по сторонам.

– Да, - ответил Уэс таким тоном, словно собирался убедить меня в своей правоте, если услышал бы хоть малейшее сомнение в моем голосе. – Когда я работаю в тишине, в какой-то момент начинаю тормозить, и тогда прихожу сюда. Здесь всегда кто-то есть, а когда вокруг кипит жизнь, то работать легче.

– А что насчет волос у статуи? Ты придумал их здесь?

– Да, но эта фигура особенная, я сделал ее специально для одного человека.

– Для Стеллы, - кивнула я.

– Именно, - он улыбнулся. – Она очень много сделала для нас с Бертом и помогала, чем могла, когда мама болела. Благодаря ей Берт смог пережить все это. Скульптура – меньшее, что я мог для нее сделать.

– Она великолепна, - сказала я, а Уэс пожал плечами. Как я уже знала, он всегда реагировал на похвалы именно так. – А что натолкнуло тебя на мысли о цветах? И этих вращающихся нимбах на головах у ангелов?

– Оставь это для меня, - шутливо возмутился он, - а то ты такими темпами скоро начнешь расспрашивать о связи женщины, мира природы и переработанных отходов.

Я прищурилась.

– Ну я же не Кэролайн. Просто спросила.

– Не знаю я, - он подпер голову ладонями. – Все началось еще с Майерса. Первые статуи тогда были простыми, в них ничего не двигалось. Но потом как-то пришла эта мысль, и первый раз я решил сделать что-то подобное, когда работал над сердцем в руке. Меня заинтересовало, как движущиеся объекты могут заставить что-то большее выглядеть по-другому. Благодаря ним все кажется более живым, понимаешь?

Я вспомнила, как смотрела на статую Стеллы в саду, прислушивалась к тихому перезвону ее волос, и молча согласилась с Уэсом, лишь кивнув в ответ.

– Так что все-таки ты делала там, в саду? – поинтересовался он. Кабинка, в которой сидели пьяные студенты, как будто бы замолкла.

– Просто гуляла. С самого первого дня мне очень хотелось посмотреть на сад.

– Он невероятен, - Уэс глотнул воды. Сердце в ладони выскользнуло из-под рукава, затем снова скрылось под тканью.

– И к тому же, - добавила я, - он очень отличается от моего дома. У нас все упорядоченно и организованно, совершенно не так, как у Кристи с Моникой. Мне нравится этот легкий хаос.

– Когда Берт был маленьким, - Уэс откинулся на спинку стула, - он потерялся в саду, пытаясь найти короткий путь от дороги к дому. Мы слышали, как он зовет на помощь, а потом нашли его буквально в паре метров от стены дома.

– Бедный Берт, - рассмеялась я.

– Он выжил, - фыркнул Уэс. – Он сильнее и умнее, чем кажется. Когда мама умерла, мы все волновались за Берта, ему тогда еще и тринадцати не было. Именно он узнал о ее болезни, я тогда был в Майерсе. Но он удивил всех нас, когда оказался очень стойким и был с ней всегда, даже, когда ей было очень плохо.