Вся правда, вся ложь
Шрифт:
– Если бы я вас подозревала, не стала бы помогать.
– Извините, – еще раз произнес он и простился.
Пошли он меня к черту, я бы, наверное, вздохнула с облегчением. Но тут перед глазами возникла бабуля – божий одуванчик, и мое утверждение показалось сомнительным. А я-то хороша: не учите меня проводить расследование… Сыщик доморощенный.
Попытка заняться самобичеванием была прервана разбойничьим свистом. Машинально оглянувшись, я увидела на противоположной стороне улицы машину Берсеньева и его самого, конечно, тоже. Окно
– Вот только тебя мне и не хватало, – пробормотала я, ускоряясь.
– Полезай в машину! – крикнул Берсеньев.
– Некогда мне, – махнула я рукой, припустившись дальше, его машина плавно тронулась с места и теперь ползла по улице, Сергей Львович все еще таращился в окно, пристроившись за мной, препятствуя движению, кое-кто из нетерпеливых водителей начал сигналить, но Берсеньев попросту не обращал на них внимания.
– Иди сюда, дуреха, – вновь позвал он. – Нечего снег месить.
Я замерла в нерешительности, потом чертыхнулась и бросилась через дорогу. Минутой позже я уже сидела в его машине.
– Привет, – сказал он, положил руку на подголовник моего сиденья и на меня уставился, улыбка стала шире, а взгляд был откровенно издевательским. Берсеньев для меня человек-загадка, очень хотелось знать, кем он был в действительности до того, как стал преуспевающим бизнесменом, позаимствовав чужое имя и внешность. Последнее время я все чаще склонялась к мысли, что сие так и останется тайной. Кроме этой загадки, имелись те, что помельче. При довольно-таки средней внешности он умел произвести впечатление. Бабы по нему с ума сходили, причем их возраст, семейное положение и прочее никакого значения не имели. Вот и я, точно зная, что он редкая сволочь, взглянув на него, вдруг подумала со всей серьезностью: «Хорош». Хотя, задайся вопросом, что в нем такого особенного, голову бы сломала, а ответ так и не нашла.
Одна моя знакомая утверждала: в Берсеньеве очень сильно мужское начало, бабы это чувствуют, вот и липнут как мухи, сами знаете на что.
В просвете между туч появилось солнце, и глаза Берсеньева начали претерпевать странные изменения: из серых становились голубыми, а затем цвета морской волны. Как блестящие стеклышки в калейдоскопе, поверни чуть-чуть – и получишь совсем другой узор. Но больше всего завораживал голос. Интонация тоже была необычной. Волнующей и неторопливой, придававшей каждому слову особую значимость. Век бы сидела и слушала развесив уши.
Насчет голоса я знала точно, это вовсе не подарок природы, приобрел он его вместе с чужой фамилией. Должно быть, долго тренировался. Может, и все его прочие достоинства результат непосильных трудов, кропотливой работы над собой. Узнать, каков этот гад на самом деле, захотелось еще больше. Берсеньев между тем придвинулся ко мне и сказал:
– Рад тебя видеть.
– С чего вдруг?
– Соскучился. – Он запечатлел на моем лбу поцелуй, а я слабо дернулась.
– Эй, в чем дело? – спросила настороженно.
– Не ерзай, – засмеялся Сергей Львович. – Греховные мысли у меня вызывают исключительно женщины.
– А я кто, по-твоему? – опешила я.
– Ты? – Он дурашливо поскреб затылок и выдал: – Ты – существо.
– Какое еще существо?
– Прекрасное, естественно.
– А потолковее нельзя? – Я знать не знала, что делать, то ли зареветь от досады, то ли заехать ему в ухо.
– Можно попытаться. Вот, к примеру, есть собака такая: чихуа-хуа. Абсолютно бесполезная во всех смыслах, но она необыкновенно скрашивает жизнь своим хозяевам. Прелестная и трогательная. Так и ты.
– Здорово, – кивнула я. – Живешь себе на свете и вроде жизнью довольна, особенно когда в зеркало смотришься: симпатичная девушка. И вдруг находится урод, который заявляет, что ты не девушка вовсе, а собака, к тому же бесполезная. – В большой обиде решила выйти из машины, но Берсеньев ухватил меня за плечо.
– Не злись, – засмеялся он. – Можешь сказать мне какую-нибудь гадость, и будем в расчете.
– Да пошел ты, – буркнула я, погрузившись в непечатные мысли о мужиках вообще и о Берсеньеве в частности.
– Ладно, давай рассказывай, как жизнь. – Машину он припарковал к тротуару, прямо под знаком «Остановка запрещена», и, судя по всему, никуда не торопился. Тратить время на разговоры с ним я была не намерена, но по неизвестной причине все еще обреталась в машине. Настроения это не прибавило. – Чего молчишь?
– Пытаюсь ответить максимально правдиво.
– Ну и?
– Хреново, раз тебя встретила.
– Беру свои слова обратно. Ты не существо и даже не женщина. Ты – богиня. Годится?
– Лучше я еще немного собакой побуду. Жаль, зубы подкачали. Цапнуть бы тебя за одно место…
– Звучит соблазнительно. Но только с нежностью и большим желанием угодить. Что ж, комплиментами мы обменялись… Скажи-ка, прекрасное создание, вы что, опять с Агаткой расследование затеяли? Убийство жены Одинцова?
Стыдно сказать, но я икнула от неожиданности.
– Откуда ты знаешь?
– Выходит, так и есть, – кивнул он удовлетворенно. – Я не знал, я догадывался.
Его прозорливость в очередной раз произвела впечатление.
– Может, ты и вправду мысли читаешь? – с сомнением спросила я.
– Вряд ли твои мысли доставят мне удовольствие, – ответил Берсеньев и вновь широко улыбнулся, глаза его за стеклами очков искрились от смеха. – А что касается моих догадок… Начнем с выражения твоей мордахи. Скажем прямо, выражение кислое. Будь оно отчаянно-кислым, я бы решил: ты тоскуешь о своей большой любви, разрываясь между желанием рвануть в Питер и забиться в нору поглубже. Но оно у тебя уныло-сосредоточенное. Выходит, посетили тебя совсем другие мысли и очень тебя донимают… Возвращаясь к собачьей терминологии, ты похожа на таксу, взявшую след…