Вся правда, вся ложь
Шрифт:
– Ограбление.
– Забудь, – махнул рукой Берсеньев, садясь в машину. – Что это за грабитель, который наносит одиннадцать ножевых ран, и это при том, что жертва даже не сопротивляется?
– Выходит, чья-то месть. Я же тебе говорила, по крайней мере, у двоих человек был повод ненавидеть Одинцова. Миронов, его конкурент, и господин Потапов.
– И кто-то из них убил женщину, пытаясь свалить вину на несчастного мужа? – продолжил веселиться Берсеньев. Коттеджный поселок мы уже покинули и теперь направились
– Вот именно. – Я вздохнула и отвернулась к окну, не желая видеть насмешки на физиономии Берсеньева.
– Предположим, – милостиво кивнул он, – о Миронове я никогда не слышал, а вот с Потаповым знаком.
– И что?
– Ничего. Малоприятный тип, но на подобное злодейство не способен. Прежде всего потому, что трус, да и повода не вижу.
– А судебный процесс, который он проиграл? – не отставала я.
– У господина Потапова большая склонность к сутяжничеству. Он даже прозвище заработал: Стряпчий. Кодекс знает куда лучше, чем ты «Отче наш». По малейшему поводу бежит в суд. Со мной, кстати, тоже судился. Вся эта канитель тянулась года два.
– Не свисти, ты появился здесь совсем недавно.
– Тяжбу он начал с моим предшественником, – хмыкнул Сергей Львович и покосился на меня. – Ты бы не наглела, радость моя, не люблю я этого. – Он улыбнулся шире, а я поежилась, улыбка была из тех, что красноречивее любых угроз. – Если речь идет о вендетте, то нашего мстителя надо искать совсем в другом месте.
– В каком, не подскажешь?
– Покопаемся в прошлом убиенной.
– Тут большое поле деятельности, – съязвила я. – Девчонка – сирота из районного города, работала в библиотеке. Кто-то вовремя не вернул книгу, она сделала замечание и нажила лютого врага?
– Кто знает, – пожал плечами Берсеньев, игнорируя мою язвительность.
– Хорошо. Давай навестим бабулю.
– Начнем с подруги. Лучшая подруга, весьма вероятно, знает куда больше, чем бабка. Вот взять тебя, к примеру, ты с родственниками очень откровенна?
– Смотря с кем. Маму с папой травмировать ни к чему, а с Агаткой…
– Обо мне ты ей рассказала? – невинно поинтересовался он.
– Нет, – отрезала я.
– Вот видишь…
– Ничего не вижу. О тебе я и с подругами откровенничать бы не стала, и ты прекрасно знаешь почему.
– Согласен, пример неудачный. Надеюсь, убиенная не была такой уж скрытной. Ну, что, отправимся к подружке?
– Прямо сейчас? – растерялась я.
– А чего тянуть. Через час будем на месте, вечером больше шансов застать ее дома.
– У меня ни телефона, ни адреса…
– Ну, так узнай.
Я задумалась, кому следует позвонить: Ольге Валерьяновне или Одинцову? Бабуле объяснять замучаешься, зачем мне понадобился адрес Веры. Самому Одинцову звонить тем более не хотелось: сегодня у нас уже состоялся малоприятный разговор…
Мост остался позади, Берсеньев, видя, что я продолжаю сидеть истуканом, притормозил и терпеливо ждал, постукивая ладонями по рулю.
– Ты чокнутый, – сказала я, ну кто меня опять за язык тянет?
– С чего вдруг? – поднял он брови.
– С какой стати тебе всем этим заниматься? Со мной-то все ясно: мне бабулю жалко… и Одинцова. А ты их даже не видел.
– Счастье мое, ты с энтузиазмом занимаешься чужими проблемами, чтобы забыть о своих, хотя бабулю тебе, скорей всего, и правда жалко. А я изнываю от скуки. Моя причина ничуть не хуже твоей. Ты звонить думаешь?
Чертыхнувшись, я достала мобильный и набрала номер Одинцова.
– Слушаю, – отозвался он, в голосе чувствовалось напряжение.
– Геннадий Владимирович…
– Мы же договорились, – мягко перебил он. – Давайте без отчества.
– Вам известен телефон и адрес Веры?
– Ириной подруги? Телефон есть, адрес я не помню, но могу объяснить, как проехать… – Объяснение вышло коротким и вполне толковым. – Квартира, кажется, двенадцатая. На третьем этаже сразу направо… Я могу узнать, о чем вы хотите с ней поговорить?
– Если честно, затрудняюсь ответить. Жду озарения. А еще какой-нибудь зацепки.
– Я-то думал, вас интересуют совсем другие люди, – помедлив, произнес он, о каких людях речь, догадаться нетрудно.
– И они тоже, – ответила я и поспешно простилась.
– Вот уж кто в самом деле чокнутый, так это Одинцов, – хохотнул Сергей Львович, заводя машину.
– Почему? – насторожилась я.
– Потому что вообразил, будто такая пигалица, как ты, способна отыскать убийцу.
– Такая пигалица, как я, смогла раскусить такого гада, как ты, – не осталась я в долгу.
– Тебе просто повезло. – Он включил навигатор, забил нужный нам населенный пункт и подмигнул: – Поехали, мое прекрасное, но неисправимо хамское создание. Кстати, ничего особенного обо мне ты не разнюхала.
– У меня еще все впереди. Когда-нибудь я узнаю, кто ты на самом деле.
– Избави бог, – дурашливо покачал головой Берсеньев. – Я буду по тебе ужасно скучать.
– В тюрьме?
– На кладбище, куда обязуюсь заглядывать в день нашего знакомства.
– Черт-те что, – сказала я печально.
– Так и быть: еще в день твоего рождения, – с серьезной миной продолжил он. – Чаще не могу, извини, кладбище всегда на меня тоску навевает.
– Вдруг повезет, и это я навещу тебя с цветами?
– Маловероятно. Хотя и возможно. Место моего упокоения, должно быть, заросло травой, вряд ли за могилкой кто-нибудь ухаживает.
– На нашем кладбище есть твоя могила? – голосом, которым обычно выпрашивают пряник, спросила я. Берсеньев впервые сообщил то, что касалось его прежней жизни, и это, признаться, произвело впечатление.