Вся правда, вся ложь
Шрифт:
– Говорят, прогуливались. А что, и в ноябре в лесу пройтись приятно. Но знающий человек сообщил: там неподалеку старая электролиния проходит, когда-то летняя дойка была, вот ребятишки потихоньку провода и срезали. Если к работе стремления нет, приходится проявлять изобретательность, чтобы было на что кушать.
– Ничего подозрительного в машине не заметили?
– Говорят, что ничего. Машина как машина, старенькая, но на ходу. Проверить их слова затруднительно, они ободрали всю обшивку, сиденья тоже кому-то загнали… все, что имело хоть какую-то ценность, пошло с молотка.
– И что ты по поводу всего это думаешь? –
– Пока ничего.
Я поднялась и приготовила себе еще кофе, стоя спиной к Берсеньеву.
– Предположим, после убийства Дыбенко решил избавиться от машины, боялся, что кто-то видел ее возле коттеджного поселка, – разливая кофе в чашки, сказала я. – Вот и бросил ее в лесу. Особой ценности она не представляла…
– Допустим, – кивнул Берсеньев. – Вот только что он от этого выигрывал? Ведь машина принадлежит ему, и выйти на владельца не проблема.
– Если б не эта парочка, машина могла простоять там несколько лет. Натолкнулись бы на нее грибники, и что? Побежали бы сообщать в полицию? У нас во дворе тачка ржавеет уже лет пять, и никому до этого никакого дела.
– С этим я не спорю, – хмыкнул Берсеньев. – Вопрос: почему он бросил ее в лесу, всего-то в пяти километрах от места убийства.
– Был напуган, нервничал…
– А до города пешком добирался? Или на автобусе? Рискуя, что кто-то обратит на него внимание?
– Может, он не такой умник, как ты. Действовал импульсивно… Торопился избавиться от машины и сорваться в бега.
– Вот с этим не соглашусь. Если Веру тоже убил Дыбенко, еще как минимум несколько дней он ошивался где-то рядом и, только убив ее, отправился колесить по стране. Не было никакого смысла тачку бросать.
– Что-то мы упустили… – пробормотала я в большой задумчивости. – Придется еще раз съездить в Голованово, поговорить с теми, кто хорошо знал Андрея.
– Отчего ж не съездить, – кивнул Берсеньев.
На следующий день мы отправились в Голованово. Агатка милостиво отпустила меня с работы и даже вопросов задавать не стала. Интересовали нас одноклассники Дыбенко и Одинцовой. О них можно было узнать, обратившись к Ольге Валерьяновне, но, поразмыслив, я от этой идеи отказалась. Во-первых, ни к чему лишний раз бередить старушкины раны, во-вторых, Геннадия Владимировича я заверила, что этим делом больше не занимаюсь, и мое любопытство вызовет массу вопросов. Проще всего было заехать в школу, где когда-то училась Одинцова, и навести справки там. Прежний адрес Ирины я помнила, и найти школу, находившуюся в этом районе, оказалось проще простого. Педагогический коллектив состоит в основном из женщин, и я очень рассчитывала на обаяние Сергея Львовича. Оно не подвело.
Директора школы, даму лет пятидесяти со страдальческим выражением лица, мы смогли застать в кабинете. Я представилась помощницей адвоката, чьим клиентом был Одинцов. Мы ищем бывших одноклассников его супруги, чтобы задать несколько вопросов. Берсеньев, в продолжение моей короткой речи, не сводил с директрисы нежного и тающего, как растворимый кофе, взгляда. Через пять минут унылое выражение сменилось интересом, вряд ли к моему рассказу. Но главное она уловила и кивнула со вздохом:
– Ужасная история. И Ирочку, и Веру я прекрасно помню. Хорошие были девочки. Особенно Ира. Тихая, скромная, очень ответственная, ей можно было поручить любое дело и не беспокоиться:
– Нам важно понять, каким Ира была человеком, – туманно ответил Берсеньев и удостоился широкой улыбки.
– Знаете что, я вас сейчас к Юлии Борисовне провожу, это наш учитель физкультуры. Когда-то училась с Ирой в одном классе, закончила институт и вот теперь у нас преподает, в родных стенах, так сказать… По-моему, они с Ирой дружили. Собственно, от Юлии Борисовны я и узнала об этой страшной трагедии. У нее сейчас должно быть «окно» в занятиях.
Такое везение мне и не снилось. В сопровождении Маргариты Витальевны мы отправились на второй этаж в учительскую. Юлии Борисовны там не оказалось, но завуч сообщила, что сейчас она, скорее всего, в буфете.
Вдоволь побродив по школе, в конце концов обнаружили подругу Ирины в крохотной каморке возле спортзала. Молодая женщина в костюме российской сборной что-то записывала в журнал.
– Юлия Борисовна, это к вам, – сообщила директриса, изрядно утомленная беготней. Подозреваю, если б не Берсеньев, который все это время живо интересовался вопросами педагогики, восторгался недавним ремонтом и дал понять, что на энтузиастах, вроде Маргариты Витальевны, держится вся наша бескрайняя родина, в общем, если б не его словоблудие, сдобренное лестью и улыбкой на мужественном лице, она бы уже давно нашла повод от нас избавиться.
Простившись с Берсеньевым за руку, а со мной кивком, Маргарита Витальевна удалилась, Юля закрыла журнал, оценивающе окинула нас взглядом и спросила:
– В каком классе учится ваш ребенок?
– Мы еще только на пути к его созданию, – ответил Берсеньев. Стоило директрисе удалиться, как легкий налет слащавости исчез из его облика, смотрел он дерзко, а улыбался зазывно. Одно слово: хамелеон.
– Мы не являемся родителями ваших учеников, – пояснила я. – Сюда нас привело желание поговорить с теми, кто хорошо знал Ирину Одинцову, до замужества Томашевскую, и ее подругу Веру. Вы ведь учились в одном классе?
– Учились, – кивнула Юля. – Садитесь.
Мы устроились на расшатанных стульях, а она спросила:
– Вы из полиции?
– Нет. – Я повторила объяснения, данные директору, и в свою очередь задала вопрос: – Следователь у вас уже был?
– По поводу Веры? Нет, никто не приходил. Да и нечего мне рассказать, – пожала Юля плечами. – Мы последнее время не общались и с Верой виделись от случая к случаю, город небольшой, вот и столкнешься где-нибудь. А с Ирой лет пять не встречались.
– Нас интересуют школьные годы, в то время вы дружили?
– Закадычными подругами не были… Ира больше с Веркой, не разлей вода…
– Андрей Дыбенко учился вместе с вами?
– Точно.
– Расскажите о нем, – попросила я.
Юля вновь пожала плечами:
– Всеобщий любимчик. Красавец и умница. Девчонки по нему с ума сходили. В нашем классе никто богатыми предками похвастать не мог, жили скромно, о дорогих шмотках и тачках не помышляли. А у Андрюхи мать в торговле, отец – директор завода. В свой день рождения он мог весь класс в кафе пригласить. На восемнадцатилетие предки ему машину подарили. В общем, он был мальчиком-мажором, но никто ему не завидовал. И он нос не задирал, всегда был готов помочь… парни с ним охотно дружили, а девушки влюблялись.