Вся синева неба

да Коста Мелисса

— Нет. Мне не это не нравится. Мне вообще все нравится, кроме того, что из-за меня ты теряешь время.

— Что?

Он хватает ее за руку и заставляет остановиться.

— Почему ты говоришь такое?

Она смотрит на него таким спокойным и безмятежным взглядом, что выглядит на десять лет старше.

— Я никогда не считала, что живу в дыре. Я люблю эту деревню и не считаю школу, в которой работаю, заведением для детей без амбиций.

— Это… Я не…

— Я никогда не уеду из Сен-Сюльяка.

Я люблю здесь каждый уголок. И я никогда не оставлю отца.

Леон что-то бормочет, мотает головой. Жоанна остается совершенно спокойной и полностью владеет собой.

— Я не хочу, чтобы ты терял время и хоронил себя здесь. Твоя мать права, у тебя прекрасные планы. Не надо их нарушать, оставаясь не с тем человеком. Люди живут в паре, чтобы возвышаться, а не коснеть.

Она останавливается на полсекунды, только чтобы перевести дыхание.

— Твоя мать была очень неприятной, это правда. Но она права. Мы не созданы друг для друга.

Она быстро идет дальше. Леон реагирует через секунду, а она уже далеко.

— Постой! Жоанна!

Он бежит за ней, снова пытается схватить ее за руку, но она его отталкивает.

— Ты же знаешь, что это неправда! Ты знаешь, что это не мои слова! Это их слова! Я не хотел возвращаться сюда, это правда. Я потерял связь со всеми друзьями детства. Боялся здесь заскучать. Но я никогда не считал, что Сен-Сюльяк — дыра или… или что здесь себя хоронят!

Жоанна продолжает идти быстрым шагом, не глядя на него.

— И потом, это было до встречи с тобой.

Она идет все быстрее. Леон почти бежит, чтобы не отставать от нее.

— Это слова, которые они хотели от меня услышать! По правде сказать, я всегда их разочаровывал. Они выпихнули меня в Нант после лицея. Я боялся оказаться один в большом городе. А эта стажировка в Англии — они мне ее просто навязали! Я не тот амбициозный сын, которого они хотели. Они хотели видеть меня адвокатом. А я — я хотел быть учителем. Не адвокатом. Впервые я воспротивился им. Они мне до сих пор этого не простили.

Он прерывается на несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Жоанна немного замедлила шаг, и он, обнадеженный, продолжает:

— Я не очень хотел возвращаться к родителям в Сен-Сюльяк, это правда… Но это было до того, как я встретил тебя, до того, как твой отец показал мне часовню, потеки лавы, до того, как он рассказал мне о людях, уходивших на путину… Я никогда не знал, за что любить Сен-Сюльяк.

Жоанна идет теперь совсем медленно. Она поворачивается к Леону, и вид у нее немного грустный.

— Это правда?

Леон совсем запыхался. Он кивает.

— Да, правда. Я обожаю Сен-Сюльяк с тех пор, как знаю тебя. Я обожаю обедать у твоего отца и открывать все разновидности овощей, говорить о моих уроках на огороде, которые потихоньку устанавливаются, о стихах, которые я читаю моим ученикам… Никто у меня дома не интересуется моей работой. Она для

них только ярлык, метка правильного места в обществе. Но я люблю то, что делаю, люблю школу, учеников и больше всего люблю ваш домик во дворе. Мне нравится знать, что ты там рано утром готовишься открыть ворота. Видеть, как ты появляешься ровно в восемь тридцать с этой связкой ключей, которая больше твоих рук. Мне нравится, как ты ходишь, здороваешься с детьми, поливаешь растения. Нравится, что я чувствую, когда ты на меня смотришь. Я чувствую себя сильнее, больше. Мне кажется, я что-то значу. Я никогда не встречал таких девушек, как ты, в Нанте. Я больше не хочу уезжать от тебя. Если нужно остаться в Сен-Сюльяке, я останусь в Сен-Сюльяке.

Она, кажется, тронута его словами, но держит дистанцию, как будто оценивает его, как будто ищет искренности в его глазах.

— Что я могу сделать, чтобы ты мне поверила? — уныло спрашивает наконец Леон. — Что я могу дать тебе в доказательство?

Глаза у Жоанны слегка блестят. Она раздумывает несколько секунд, подкидывая ногой камешек. Наконец она говорит, подняв к нему лицо:

— Если тебе так нравится наш маленький домик, ты можешь прийти и жить в нем.

Она, кажется, не замечает оторопи на лице Леона, его внезапной бледности.

— Папа собирался расширить мою комнату и пристроить маленькую веранду, которая будет выходить на огород… Чтобы у меня был отдельный вход… Если ты придешь жить с нами, мы сможем оборудовать наше личное пространство. Ломать стены для меня не проблема. И потом, я имею представление, как заложить фундамент веранды.

Она осекается, только сейчас увидев ошеломленный вид Леона, его приоткрытый рот, лихорадочно моргающие глаза.

— Что? — спрашивает она. — В чем дело?

Леон мотает головой. Он как будто получил жестокий удар по черепу.

— Ты… Ты не можешь этого сделать, — с трудом выговаривает он.

Жоанна не понимает. Она хмурит брови.

— Чего я не могу сделать?

— Я спросил тебя, что я могу тебе дать, чтобы доказать мою искренность…

— Я знаю…

— А даешь мне ты…

Он, кажется, не может этого понять, даже сейчас.

— Ты делаешь мне подарок, предлагая жить с тобой! С твоим отцом и с тобой!

Она кивает, и легкая улыбка растягивает уголки ее губ.

— Знаешь, принять — это жест великодушия… Может быть, даже больше, чем дать.

Леон смотрит на нее непонимающими глазами.

— Ты знаешь Пауло Коэльо?

Леон слегка кивает.

— Да… Да, я читал его книги. Читал «Алхимика» и… и «Бриду».

Улыбка Жоанны дрогнула, стала смутной, а непонимание Леона растет.

— В одной из своих книг он говорит о том, что значит дать и принять. И я с ним вполне согласна.

— А?..

— Он пишет, что принять — это акт великодушия. Принимая, ты позволяешь ближнему сделать тебя счастливым… и в свою очередь делаешь счастливым его.