Вся синева неба
Шрифт:
— Ты смотрел на меня давеча, — шепчет она между поцелуями.
— Да.
Они продолжают целоваться, как будто хотят вдохнуть друг друга. Эмилю думается, какое безумие, что этого не произошло раньше. Что они ждали так долго.
— Что ты подумал? — шепчет она.
— Что…
— Когда увидел меня.
Он наваливается на нее. Он не боится ее сломать. Уже не боится.
— Я подумал, что у тебя несокрушимый вид.
Новые слезы катятся из глаз Жоанны, но он не дает им высохнуть на ее щеках. Он их слизывает.
— Иди, — шепчет Жоанна.
— Что?
— Иди ко мне.
— Да… Я иду, Жоанна.
—
Ее взгляд становится серьезным.
— Сейчас, — жестко повторяет она. — Мне так холодно.
— И все это происходит, когда ты ешь?
Жоанна кивает. Он угадывает в темноте, что она тоже улыбается.
— Да. Все это происходит, когда ты ешь. Но и когда дышишь, когда ходишь, когда занимаешься любовью… Надо только быть внимательным.
— Покажи мне, хорошо? — прошептал он, когда вошел в нее.
Она больше не дрожала. Ее губы порозовели и слегка припухли. Щеки стали красными. Она спросила:
— Что?
— Покажи мне, как по-настоящему заниматься любовью. Как с тортом. Как с тортом в Эусе.
Тогда она положила руки ему на грудь. Он был над ней. И она сказала ему:
— Остановись.
Он замер над ней, над ее розовым лицом, над ее тонкими плечами, и она сказала:
— Почувствуй, что происходит. Почувствуй, что происходит, когда мы так связаны.
Она закрыла глаза, и он тоже. Он подумал, что никогда не делал этого — паузы посреди любви. Никогда не давал себе времени осознать свое тело, другое тело, интимный акт, который они делили. Он никогда не давал себе времени ощутить симбиоз между телами, движение энергий, взаимодополняемость половых органов, почти универсальный язык любви.
Они продолжили заниматься любовью, сами того не сознавая, сами того не желая, как будто их тела снова взяли власть. Как будто нечто более сильное, нечто большее вселилось в них теперь. Они дали увлечь себя в этот телесный танец, регулярно останавливаясь, чтобы послушать свои дыхания, отвечавшие друг другу, и почувствовать свои трепещущие жилы. Они остановились, и в полнейшей неподвижности Эмиль увидел, как Жоанна капитулировала, сложила оружие и отдалась экстазу, который показался ему всесильным и почти испугал его. Он старался держать глаза открытыми, чтобы запомнить каждую черточку ее лица, ее приоткрытый рот, веки, трепещущие, как крылья бабочки. Он старался не отрываться от ее лица, но экстаз унес и его, как огромная волна, как высшая сила. Он рухнул на нее. Он понял, что она это сделала. Что она показала ему. Он понял, что она руководила им, как с тортом. Как со всем остальным.
Долгие секунды он лежал на ней, не в состоянии ничего сказать. Она первая прошептала, на выдохе, едва уловимо:
— Мне больше не холодно.
Теперь она уснула, а Эмилю спать не хочется. Опершись на подушки, он смотрит на падающий за окном снег и на картину Жоанны, поставленную на подоконник. Смотрит на тень Пока, свернувшегося на ковре. Пытаясь двигаться как можно меньше, он дотягивается до маленького черного блокнота, лежащего на ночном столике.
Полная луна достаточно освещает комнату, чтобы он мог нацарапать несколько строк. Он понятия не имеет ни о дате, ни
Ноябрьской ночью в горах, под снегом. Полная луна.
«Надо идти в темноте, чтобы увидеть свет». (Дени Лапуэнт)
Жоанне, спящей рядом со мной. Той, что в конечном счете показала мне свет.
— Куда ты?
Он только что открыл глаза. Дневной свет ослепил его, и пришлось поморгать, чтобы стабилизировать картинку. Но ему не приснилось. Жоанна на ногах, полностью одетая, с обмотанным вокруг шеи шарфом.
— О, — говорит она, поворачиваясь к нему. — Я подумала… Я хочу пойти помочь сегодня на стройке.
У него не умещается в голове то, что произошло между ними этой ночью. Грудь еще согревает странное тепло.
— Ты уверена?
Она кивает. Взгляд у нее решительный, лицо невозмутимо.
— У меня больше нет жара.
— Дай-ка посмотрю.
Она закатывает глаза, подходя к кровати. Он кладет руку ей на лоб.
— Ладно… хорошо.
Он должен признать себя побежденным. Жара больше нет. И выглядит она лучше. Он с облегчением видит ее такой.
— Ты приготовишь завтрак? Я приму душ и приду.
— Хорошо.
Странно видеть Жоанну на кухне, между Альбеном и Вансом. Они смотрят на нее, заинтригованные, никто не говорит ни слова.
— Я вижу, вы уже познакомились с Жоанной, — Эмиль входит в их маленькую кухоньку, вытирая полотенцем волосы.
Оба парня кивают. Они явно смущены, что к ним затесалась девушка.
— Она будет работать с нами сегодня.
Сама она молчит, закутанная в свой шарф. Ждет перед двумя приготовленными кружками. Эмиль садится рядом с ней. Она показывает ему на горячий кофе, свежий хлеб и масло, которые каждое утро на рассвете приносит Ипполит.
— Ты уже занималась строительными работами? — спрашивает ее Эмиль, откусив кусок хлеба.
Она загадочно улыбается. И кивает:
— Да.
У нее болят колени: она целыми днями ползала, мостя плиткой эту чертову веранду. Леон тоже вымотан. В Сен-Сюльяк пришло лето, и солнце печет сквозь стекла веранды. Они обливаются потом.
— Ледяного настоя? — спрашивает Жозеф, просунув голову в приоткрытую стеклянную дверь.
Он стоит в огороде среди помидорной рассады.
— Папа! — вздыхает Жоанна и, морщась, встает. — Тебе нельзя быть на улице в такую жару.
— Я и так не имею права вам помочь. Что ж мне, сидеть одному взаперти, в темноте?
У него раздраженный вид. Он очень плохо переносит предписанный врачом отдых. Но Жоанна не дает слабины. В прошлом месяце у него опять был сердечный приступ.
— Иди посиди в тени, папа. Я сама принесу тебе ледяного настоя.
Жозеф ворчит, но выпрямляется, отряхивая испачканные землей руки. Второй сердечный приступ был куда серьезнее первого. Он упал прямо в огороде. Нашла его Жоанна. Врачи обследовали его более тщательно — и был вынесен диагноз, как приговор. Сердечная недостаточность. Ему прописали четыре вида таблеток, которые он должен принимать после каждой еды. Порекомендовали избегать солнца, ходить каждый день, но не до одышки. Жоанна приподнимает его подушки каждый вечер, когда он ложится спать. Врачи сказали, что это облегчает дыхание.