Вся жизнь — игра
Шрифт:
Глазищи ожили — и устремились к Маргарите со странной смесью доверия и недоверия: кто ты, прекрасная незнакомка со снежно-белой кожей, моя избавительница? Я таких женщин прежде не встречал…
— Ну что, поедем? — напомнила она. — Или так и будем стоять тут, в пыли?
Парень неожиданно озорно улыбнулся:
— А что? Я бы и постоял тут… с вами. Вы же небось отдыхающая, не торопитесь?
Надо сказать, Маргарите понравилась эта подкупающая откровенностью дерзость. А еще больше понравилось неподдельное восхищение, с каким юный таксист на нее взирал. Нет, он вовсе не разглядывал незнакомку нагло и оценивающе, как это делает большинство мужчин. Даже не скользнул взглядом по ее бюсту и бедрам. Глаза в глаза — и только. А большего ему и не нужно было — он и так принял Маргариту сразу, целиком, безоговорочно.
И это было приятно.
Однако она ответила строгим тоном, сдерживая улыбку — впрочем, не слишком старательно:
— Считаешь, большое удовольствие на жарище торчать столбом? К тому же я приехала не отдыхать, а по делу. Так что показывай, где твой экипаж.
По делу… Да, завоевать Георгия было действительно для нее неотложным делом, притом вовсе не простым. Справится ли? А, собственно говоря, с чем только она в жизни не справлялась!
«Экипаж» оказался колымагой неведомой породы и нераспознаваемой марки. Это чудище, которое с трудом можно было назвать автомобилем, было, кажется, собрано из обломков «Волги», допотопной «Победы», «Запорожцев» разных выпусков и чуть ли не паровоза-кукушки. Даже колеса у него были разные. А на капоте гордо красовалась эмблема вроде мерседесовской, только спаянная вручную из трех детских оловянных солдатиков.
— Да… Царская карета! — изумилась Маргарита.
— Не бойтесь, она крепкая, — заверил парнишка. — Я на ней по таким серпантинам гонял!
— Только давай договоримся: гонять будешь в одиночку, а со мной поедешь потихонечку.
Он покорно кивнул:
— Как скажете.
Покореженный багажник был со скрипом распахнут, и в него легли изящные Маргаритины чемоданы и сумки, выглядящие в этом облезлом вместилище инородными телами.
Женщина устроилась на переднем сиденье, на всякий случай крепко пристегнувшись ремнем. А ремень тот был тоже необычным: не автомобильным, а гитарным.
— Ты музыкант, что ли? — поинтересовалась она, когда шофер, уложив ее вещи, уселся за руль.
— Не! Братан у меня классно лабал — теперь он в армии. А я только свистеть умею. Хотите, посвищу?
— Говорят, свистеть — денег не будет. Не боишься?
Он ответил с комичной детской важностью:
— А я с вас деньги не собираюсь брать.
— Ну уж нет! — решительно возразила Маргарита. — Тогда я выйду.
Шофер только хмыкнул:
— Попробуйте!
Лишь теперь она заметила, что они уже мчатся прочь от Адлера на такой бешеной скорости, как будто мощности всех этих «Запорожцев» и «Побед», которые послужили сырьем для сего экипажа, суммировались воедино.
— Я же просила не гнать! Ты обещал.
— А я и не гоню. Это у меня только первая скорость.
Маргарита спохватилась:
— Постой… Ты же не спросил, куда ехать.
— В Сочи, куда же еще. Ежу понятно. Въедем в город — тогда и спрошу.
— В «Жемчужину», — сказала она. — Знаешь такую гостиницу?
Он кинул на нее насмешливый взгляд:
— Кто ее не знает! Она у нас главная. Или… может, «Лазурная» чуток поглавнее. — Он размышлял, сопоставляя достоинства двух отелей. — Да, та поглавнее. Давайте я вас лучше в «Лазурную» отвезу.
— Нет уж, в «Жемчужину». Мне поглавнее не нужно.
Сейчас ей почему-то нравилось болтать с этим юным лихачом.
— Как тебя звать-величать?
— Завьялов Константин, — ответил он, пытаясь придать ломающемуся голосу как можно больше солидности.
— Не обидишься, если я буду называть тебя просто Костей?
— Обижаться — на вас?! — Его так поразило это нелепое предположение, что он позабыл о контроле над голосом и сорвался на подростковый дискант. Смутился. Замолчал.
И, забывшись, засвистел, да так мастерски, что-то сложное, старое, джазовое. Если б он исполнял такое со сцены — деньги у него точно водились бы.
— Это не из «Серенады солнечной долины»?
— Не… Это «Сатин дол» — «Шелковая кукла», — и он опять залился соловьем.
Маргарита дослушала мелодию до конца. Потом спросила:
— Ты что, непротивленец? Может, кришнаит?
— Как это?
— Ну, тот лысый тебя дубасил, а ты пальцем не шевельнул: почему?
— Так то мой отец.
— Ты совсем взрослый, неужели до сих пор боишься его?
Костя глянул на спутницу оскорбленно:
— Боюсь? Ну вы скажете. Просто я стариков не бью.
— Разве он старик?
— А то кто же!
Ишь ты, рыцарь! Константин Завьялов нравился Маргарите все больше и больше.
— А тебе-то сколько, Костя?
Он с минуту подумал, врать или не врать. Очень уж хотелось казаться постарше. Все-таки решил сказать правду, хоть она и была, по его мнению, позорной:
— Семнадцать… будет через месяц.
— И уже на такси работаешь? Права вроде бы только совершеннолетним дают.
— Это по закону. А у меня — по блату. У нас семья знаете какая? Знаменитая!
— Чем же она такая знаменитая? — улыбнулась Маргарита, глядя на Костину застиранную футболку и его потертые джинсы с прорехами, явно не по моде прорезанными, а естественного происхождения.
— А у нас все водилы. Отец таксист, — Костя поморщился при воспоминании об отце, а все же говорил о нем с гордостью. — Братан таксист. Дядья таксисты. И дед мой таксистом работал. А дед моего деда — то есть мой прапрадед — тот еще на лошадях. Был начальником здешнего извоза. А сам я с трех лет за рулем. Меня папка… отец то есть… с собой всегда на работу брал.
— Ты небось тогда еще до руля не доставал?
— До руля-то доставал, я ведь у папки на коленях сидел. А до тормоза — никак. Так мы и управлялись: я руками, он — ногами. Когда без пассажиров, конечно.
— Теперь понимаю. Действительно, блат у тебя, Константин, мощный.
— Ага, мощный, — без тени иронии подтвердил парень.
Вот и Сочи — краса Закавказья. За окнами замелькали санаторные корпуса разного пошиба, от особнячков до современных стекляшек.
— Вон она, ваша «Жемчужина», — с грустью сказал юный таксист. Не хотелось ему расставаться с Маргаритой.