Вся жизнь - поход
Шрифт:
– Вода будет через десять минут за бугром, - уверенно говорю я.
– Откуда вы знаете?
– удивляются ребята.
– Бывали уже здесь?
– Нет. Но вода будет.
– Почему?
– Подумайте.
Начинаются всякие предположения. Я прошу не гадать, а внимательно осмотреться. И постепенно ребята выстраивают логичную цепочку рассуждений: на склонах и на бугре деревья. Дожди здесь редки, значит подпитка идет грунтовыми водами.
На гребне хребта снега нет - ручьи текли только от снежников нашего перевала и только вдоль хребта. Далее: бугор у подошвы в сочной траве, а то что наверху деревья подсохли, так это вода не дотягивается до них. Куда же она девалась - ведь в начале спуска было много ручьев? Ну, ясно: ручьи текут глубоко под камнями - даже журчания не слышно. Значит? Значит ручьи объединившись, пропилили проход под бугром и выплеснутся мощным напором с другой его стороны. Что и требовалось доказать!
Мы быстренько сбежали вниз и увидели как из под бугра хлещет водопад чистейшей отфильтрованной воды.
Все эти премудрости походной жизни постепенно усваивались ребятами. С каждым годом они чувствовали себя в горах уверенней, и удивленно вспоминали нелепости, которые случались со многими в наших первых путешествиях. А мне уже не нужно было беспокоится, что кто-нибудь выкинет необдуманный номер: тех, у кого не хватает ума, тут же остановят товарищи.
Как-то наш директор Михаил Владимирович сказал мне:
– Ты не обращал внимания - почти во всех отрядах на выборных командных должностях стоят туристы.
– Не может быть.
– Точно!
– расмеялся Кабатченко.
– А почему? Потому что они самые активные и принципиальные. И еще - правда, это неуловимо - за каждым туристом чувствуется моральная поддержка товарищей. Понимаешь, они защищены авторитетом всей твоей группы и потому могут защитить других.
– Не преувеличиваешь?
– Нет. Сколько у нас туристов?
– По списку - около шестидесяти.
– Будем считать пятьдесят. И еще человек двадцать рядом вертится. Представляешь, какая сила!
– Кабатченко помолчал.
Печально, если наш - нет, нет, я не примазываюсь - печально, если твой опыт пропадет. Мы очень щедро теряем все, что однажды найдено, нельзя так.
Видимо, что-то тревожило Михаила Владимировича, и он, не закончив разговор, ушел в кабинет.
Через месяц Кабатченко заглянул в Штаб туризма.
– Надо поговорить, - он по привычке вытянулся в кресле и забарабанил по подлокотникам.
– Так складывается, что в следующем году я ухожу из интерната. Да, пригласили в аспирантуру, - Михаил Владимирович закрыл глаза и долго молчал.
– И не только в аспирантуре дело... В общем, подумай останешься здесь или еще куда.
– А как же с ребятами?
– Да, тяжело, - вздохнул Михаил Владимирович.
– Здесь грядут большие перемены... Очень большие.
– Михаил Владимирович встал:
– О нашем разговоре знает только Людмила Яковлевна. Год доработаем как обычно. А дальше...
– он махнул рукой и, не попрощавшись, ушел.
Я долго раздумывал, как поступить. С одной стороны - отряд, с которым сроднился. Но старших ребят уже нет, уйдут и нынешние восьмиклассники - я вдруг почувствовал, что выдохся, что ничего нового придумать уже не смогу. Четыре года, без оглядки на время, в интернате. Полтора часа на дорогу только в одну сторону. Читаю урывками, все больше в метро. А потом - как будет без Михаила Владимировича? Ведь не на мне, а на нем держится вся система коллектива из разных возрастов. Кто взвалит этот груз на свои плечи? В интернате таких людей нет. А новый директор - как он еще покажет себя?
Ничего я решить не смог и понадеялся на весну - авось, что
нибудь да прояснится. Перед вылетом на Алтай я заглянул в Отдел народного образования того района, в котором начинал десять лет назад, и мне, по старой памяти, тут же предложили школу-восьмилетку, где директором был тоже учитель физкультуры, и по идее мы должны были найти общий язык. Так и случилось.
Территориально школа располагалась очень удачно: рядом парк для лыжных занятий, в пяти минутах ходьбы - стадион. А из окон актового зала была видна школа, из которой я нырнул в интернатскую жизнь. Один виток сделан, теперь все надо начинать сначала.
Школьная группа
Но сначала начинать не пришлось. С учениками быстро установился нужный контакт: уроки, секции, соревнования, спортивные праздники - все, как и должно быть. Я собрал желающих в туристскую группу, соединив ее с интернатской, с которой не порвали связей и бывшие воспитанники. Теперь в походы выходили люди от 12 до 18 лет. Осталась с нами и Людмила Яковлевна, уже работавшая в другой школе, и наше туристское объединение начало приобретать какой-то неопределенный статус. Вроде бы это школьная секция, но в ней много людей из других учебных заведений, и сколько это доставит мне хлопот и неприятностей в будущем, я тогда не догадывался.
Михаил Владимирович ушел в аспирантуру. Защитив диссертацию, работал в Министерстве, потом каким-то начальником в Африке, потом в ЮНЕСКО в Париже, объездил полмира, вернулся, стал ученым секретарем в НИИ, затем вице-президентом чего-то очень академического - словом, занялся бездетной педагогикой. Мы изредка перезванимаемся, еще реже встречаемся, и вспоминая прошлое, Михаил Владимирович говорит, что лучшие его годы прошли в интернате...
Новый директор интерната на первом же педсовете заявил:
– Детей надо учить, а не экспериментировать над ними.
Интернат перешел на обычную классную систему, перестали работать многие кружки, среди прочих закрыли туристкую секцию, в кабинете туризма сделали кладовую, отказались от нашего палаточного лагеря. Несколько воспитателей ушли в школы, а интернат начал хиреть, и превратился в заурядное учреждение, лишний раз подтвердив справедливость замечания А. С. Макаренко о том, что создать детский коллектив очень сложно, но развалить легко. Доказав это на практике, новый директор ушел на повышение, став заведующим РОНО.
А в школьной туристской секции все шло заведенным порядком. Более того - добавилось новое дело: на весенние каникулы мы выехали в Крым для занятий скалолазанием на хребте Демерджи. К школьникам подсоединились бывшие воспитанники интерната, поэтому я не сомневался, что первый выход новичков в горы будет успешным.
Неодобрительно поглядывают пассажиры на ребят, втаскивающих в вагон тяжелые рюкзаки. Кто-то споткнулся о ящик с продуктами, кого-то задели альпенштоком, и в адрес туристов летят нелестные реплики. Тогда в деликатные переговоры с недовольными вступают наши ветераны, и все быстро улаживается: нам отдают пять смежных купе, и ребята обещают вести себя тихо.