Вся жизнь - поход
Шрифт:
Где и когда готовили девчонки свое выступление и как удержались сохранить его в тайне, мы не допытывались - какая уж тут разница! Мы не просто проиграли соревнование. Это было сокрушительное поражение, полнейший разгром!
Тридцать мужчин столпилось за деревьями позади сцены.
Придворняжный поэт Володя Борисов толкался между всеми и с расширенными от ужаса глазами упрашивал:
– Не надо выступать, это невозможно!
Я понимал нашего автора. Знать бы, что все так случится - мы бы насочиняли, мы бы показали, как с нами тягаться! А теперь они сидят у костра, эти задаваки, эти гордячки, и снисходительно похлопывают в ладоши. Ничего-ничего, пусть похлопывают - праздник не последний, уж в следующем году мы постараемся!
А что делать сейчас?
– Спокойно, - сказал я.
– Построились в колонну.
Я быстренько растолковал, как выполняются фигурные перестроения, и под ляляканье выходного марша из кинофильма "Цирк" мы бодро замаршировали на сцену, приветствуя девушек то одной, то другой рукой. Колонна делилась на две, расходилась в разные стороны, шла на зрителей по четыре в ряд - девушки уже подпевали нам и хлопали в такт, а мы все перестраивались и перестраивались, демонстрируя бицепсы и богатырские осанки. Это уже было смешно, потому что ничего другого не было. Но вот колонна развернулась в шеренгу и длинным рядом пошла на зрителей.
– Раз!
– скомандовал я.
Фонарики поднялись над головами.
– Два!
Фонарики зажглись, и лучи уткнулись в лица девчонок.
– Три!
Мужчины упали на колени, молитвенно сложили ладоши перед собой и прокричали:
– Девочки, мы офонарели!
– Все, - сказал я.
– Получайте подарки. Но такого подвоха мы от вас не ожидали.
Мы поклялись страшной мужской клятвой, что больше позора не допустим и еще покажем себя.
Весь год мы подмечали за девочками все, чем можно будет их подковырнуть, и в декабре засели за сценарий. Сочиняли вдвоем: я и Сережа Паршин, поступивший в колледж после воинской службы сухопутным моряком на Черноморском флоте. Сережа прекрасно играл на гитаре и умел вести за собой хор. И еще он умел рифмовать, чувствовал размер и сочетания слов. Около месяца, переругиваясь и смеясь, мы вымучивали подобие литературно-музыкальной композиции под названием "Древние греки". Материала было навалом. Тут и отставание девочек на маршруте, и потеря вещей, и неумелое хождение по ледникам.
Нас не смущала эклектика: когда надоедал гекзаметр, переходили на четырехстопный ямб или на прозу - важно, чтобы получалось с древнегреческим уклоном. Потом начались репетиции, и мужчины довольно потирали руки: "Ну, заяц, погоди!"
Девушки о спектакле ничего не знали и выступили с новой сценкой и новыми песнями, но это уже было повторение пройденного. Их автор, Женя Смагина, уехала в длительную командировку за рубеж. Ее заменила студентка колледжа, будущий командир группы Оксана Карпутина, но как она ни старалась и как ни помогала ей режиссировать преподаватель психологии Александра Марсовна, подняться на прошлогодний уровень девушки не смогли.
А мужчины рвались в бой! Мы зажгли вдоль рампы факелы из оргстекла, вместо задника растянули между деревьями купол парашюта и приготовились.
Ударил гонг. Юноши в хитонах выбежали навстречу друг другу и закрыли сцену огромными греческими масками. А когда маски раздвинулись, перед зрителями предстала живописная группа в тогах-простынях, и торжественный гекзаметр начал мерно ковать нашу грядущую победу.
Мы собрались, чтоб восславить сегодня на этой прекрасной
поляне
Дев златокудрых, которые тоже пытались восславить
Годом назад на примерно такой же прекрасной поляне
Юношей стройных, внимавших их перлам весьма терпеливо. Первая шпилька была запущена. Девушки захихикали, а древние греки погрузились в темные воды воспоминаний.
Первый грек:
...Смагина Женя героев Шекспира призвала на помощь
И потрудилась над ними во славу мужскую недаром.
Второй грек (выходя из образа):
Что ты порешь? Она ведь даром трудилась!
Первый древний грек (вчитывается в текст):
"... во славу мужскую недаром". Нет, недаром!
Второй грек:
"Недаром" это в тексте. А так она даром трудилась! Даром!
Первый грек: Ладно. Изменим концовку.
"Смагина Женя героев Шекспира призвала на помощь
И потрудилась над ними,
Как мы уточнили здесь, в общем-то даром."
Девчонки смеются и протестуют. А греки трагическими голосами вещают о славной нашей пионервожатой, перепутавшей веревки и зависшей над ледником:
О, Зевс могучий, громовержец дерзкий!
Здесь молнии твои не к месту будут
Она и так повисла на крюке!
Вокруг нее несутся с ревом камни,
И снег под ней подтаял - неизвестно,
От стрел твоих иль почему еще...
Хор запевает древнегреческую погребальную песню. Пионервожатая заваливается с бревна в снег, ее поднимают и водружают на место.
Мы не зря запоминали, что было летом в горах. Теперь беремся за нашего историографа:
... Бросила дева на склоне ледовом веревку
И по законам природы, ей, видно, еще незнакомым,
Начала быстро скользить, положение тела меняя,
К трещине страшной, которая всех неразумных и хилых
Самой кратчайшей дорогой ведет и приводит
В царство теней и бросает в объятья Аида.
Мы надеялись, что дефицит юмора и погрешности стихосложения окупятся узнаванием событий. Девчонки захлебывались визгом.
Добрались мы и до казначейши, отчаянной жмотихи, у которой на самые неотложные дела рубля не допросишься:
Из года в год уже немало лет
Я драхмы с верноподанных взимаю.
Несу я эти деньги как проклятье,
Ниспосланное мне богами, неизвестно,
За чьи грехи, но факт - не за мои.
Какой мой грех? Ну, разве только тот,
Что среди нищей братии бродяжьей
Случайно самой честной оказалась.
А честность - это то же преступленье,
И доблесть тоже нынче не в ходу.
Да как копить, когда на всякий чих
То лепты просят, то мешочек драхм.