Всю жизнь с морем
Шрифт:
В Иоканге водолазы осмотрели пробоину в корпусе «Курска». Она оказалась длиной сорок один фут и шириной восемнадцать футов. Разрывы днища не дошли до второй переборки всего на шесть дюймов. Если бы была нарушена эта переборка и вода проникла во второй трюм, «Курск» неизбежно бы затонул.
После разгрузки первого трюма (груз был передан на палубу крейсера «Глория») дифферент «Курска» на нос значительно уменьшился и достиг всего восьми футов. В таком положении решено было отправить судно в Архангельск своим ходом в сопровождении одного тральщика.
В Белом море льда еще не было, «Курск» благополучно прибыл в Архангельск и его поставили на Экономии, где зимой разгружали суда с военными грузами. Затем «Курск» встал в плавучий док для устранения повреждения от взрыва мины.
К сожалению, на этом не закончились злоключения парохода «Курск». 13 января 1917 года в девять часов утра на Экономии взорвался ледокольный пароход «Челюскин», прибывший из Мурманска с полным грузом взрывчатки (около двух тысяч тонн). От взрыва пострадал весь близлежащий район города. Получили значительные повреждения надстройки пароходов «Каменец-Подольск», «Красноярск», а на «Бийропии», английском пароходе, начался пожар. Одновременно с этим стали взрываться сложенные штабелями на причалах артиллерийские снаряды и ружейные патроны. Плавучий док вместе с «Курском» едва не опрокинулся. Лед вокруг него был взломан, а надстройки «Курска» получили повреждения.
Через две минуты после взрыва я выскочил на верхнюю палубу и увидел, что замерзшая Северная Двина была покрыта бегущими на противоположный берег людьми. Над всем районом Экономии стоял густой дым, многие дома были объяты огнем. Примерно за пятнадцать — двадцать минут все население покинуло Экономию. Как стало известно позже, в результате взрыва погибло около ста пятидесяти человек и шестьсот человек было ранено.
Командный состав пароходов «Курск», «Каменец-Подольск» и «Красноярск» сразу же пришел на помощь пострадавшим судам и их экипажам. Вместе с нами не оставил район военный комендант Экономии прапорщик Люц и старший помощник капитана «Бийропии», случайно ушедший с судна для переговоров по телефону с городом. Эта группа людей, несмотря на сильный мороз, вооружила пожарные машины, привела их в действие и успешно справилась с пожаром и, самое главное, спустила под лед восемьсот ящиков гремучей ртути; многих раненых эвакуировали на «Курск», где им оказали медицинскую помощь.
Около полудня в район взрыва прибыл большой отряд военных моряков во главе с контр-адмиралом Посоховым. Он горячо поблагодарил нас, переписал всех и обещал представить к награде. Только после этого мы все обмороженные, в одежде, покрытой коркой льда, оглушенные и измученные собрались в кают-компании на «Курске», чтобы хотя бы немного отогреться и отдохнуть.
В два часа дня я вместе со старшим помощником «Бийропии» вышел из кают-компании в коридор, откуда была хорошо видна палуба английского судна, и мы в бинокль начали рассматривать экипаж, укрывшийся под полубаком. Осыпаемая беспрестанным градом осколков от рвущихся на берегу снарядов, команда не могла спастись. Через несколько минут сильный взрыв потряс воздух. На наших глазах из трюмов парохода вылетел огромный огненный шар, поднялся высоко в небо, затем раздался страшный грохот. Этот взрыв снова чуть не опрокинул док.
Вечером, около шести часов, произошел третий взрыв — на этот раз на берегу взорвалось триста тонн взрывчатого вещества. Пожар на Экономии продолжался с беспрерывными взрывами в течение десяти дней.
После ликвидации пожара на борту парохода «Курск», наименее пострадавшего во время этих событий, находился некоторое время военный следователь — жандармский полковник. По вполне понятным причинам он не делился с нами результатами следствия по взрывам «Челюскина» и «Бийропии». Но так как к этому времени закончился суд над виновниками взрыва русского парохода «Барон Дризен» на Бакарице (в октябре 1916 года), то он, по-видимому, не считал необходимым скрывать результат следствия и суда.
По его словам, после взрыва «Барона Дризена», когда погибло много работавших по разгрузке судов, были арестованы оставшиеся в живых члены экипажа этого парохода, в том числе капитан, два его помощника и боцман Полько. Всех этих людей спросили, почему они оказались на берегу. С первого же допроса следователю показалось странным поведение боцмана, который заявил, что во время взрыва находился на судне, но был выброшен взрывной волной в реку. Когда ему был задан вопрос, почему же он в сухой одежде, Полько ответил, что переоделся в одежду убитого. Ответ был явно неправдоподобен. Полько сознался, что во время длительной стоянки «Барона Дризена» на ремонте в Голландии его подкупила немецкая разведка. Он получил аванс — половину обещанной суммы; вторую половину он должен был получить после выполнения диверсии. Все арестованные были освобождены, а Полько приговорен к смертной казни и повешен.
Трагические события этих январских дней потрясли меня. Нервы были напряжены до предела. Долгое время мучила бессонница, ночью я не мог оставаться в помещении без света. Очень часто, едва я закрывал глаза, возникала картина — лежащий у трапа «Бийропии» молодой, примерно, моих лет, штурман с золотыми нашивками на рукаве тужурки — вторая рука была оторвана и лежала в стороне от трупа. К ней тянулась алая дорожка ноздреватого снега. Красивое лицо перечерчено глубокой раной…
Это тоже была война… Война, которая уже всем опротивела, все чаще и чаще раздавались возгласы, что ее пора кончать. В городе и гарнизоне возникали волнения. Россия была накануне взрыва…
И взрыв этот прогремел. Произошла Февральская революция…
Глава IX
Зарево свободы
В дни Февральской революции я находился на «Курске». Большинство экипажа судна с восторгом встретило свержение самодержавия.
И только немногие, имевшие значительные накопления от десятипроцентных отчислений, которые производил Добровольный флот, опасаясь обесценивания денег или даже их потери, беспорядков и анархии, брюзжали и высказывали предположения, что ничего хорошего из этого не получится. В Архангельске проходили многочисленные митинги, на которых поочередно выступали представители всех партий. Эсеры и меньшевики призывали поддерживать временное правительство и доказывали необходимость вести войну «до победного конца». Изредка выступали большевики, их еще плохо понимали, нередко не давали говорить, выкрикивали в их адрес оскорбительные эпитеты, вроде «немецкие шпионы», «пораженец», «за сколько продаете Россию».
В апреле 1917 года по требованию властей присяга Временному правительству была выполнена как пустая формальность. После присяги на «верность» местные чиновники начали разбазаривать государственное имущество. Казнокрадство и спекуляция достигли невероятных размеров. Офицерство и чиновники проводили время в кутежах, пьянстве и картежной игре.
В кают-компаниях и кубриках шли бесконечные дискуссии. Защитников свергнутого строя становилось все меньше и меньше. Одни примирялись с происходящими событиями, другие притаились, боясь себя разоблачить при массовом одобрении революции, третьи с радостью приветствовали происшедшее. Экипажи держались осторожно, в присутствии командного состава старались отмалчиваться, агитаторов, появлявшихся с берега, слушали внимательно, но тем не менее большинство избегало открыто высказывать свое мнение. Да, сказать правду, и немногим из нас все было ясно и понятно. Нам уже было известно имя вождя Владимира Ильича Ленина, но большинство агитаторов по-разному оценивали его роль в революции. В умах действительно происходило брожение.
На судах начали создавать судовые комитеты. На первых выборах на «Курске» от судовой администрации выбрали меня. Вначале деятельность комитета сводилась к требованиям улучшить бытовые условия для команды, прекратить грубость со стороны некоторых представителей комсостава, установить единый продовольственный паек. Но постепенно судовые комитеты крепли, расширялись их функции. Появились предложения облегчить труд кочегаров и уборщиков, увеличить им жалование. Не всегда решения комитета были, с точки зрения судовой дисциплины и устава, правильны, возникали конфликты с капитаном, старпомом и стармехом. В таких случаях в трудное положение попадали члены комитета от комсостава. С одной стороны, представитель администрации принимал решения совместно со всеми членами комитета, а с другой — он подвергался нажиму, а нередко и просто попадал под угрозу снижения по должности со стороны старших командиров.