Вторая чеченская
Шрифт:
– Хаттаб много сделал. Но Хаттаб был один из рядовых бойцов чеченского сопротивления. Я никогда не соглашусь с тем, что кто-либо – Джохар Дудаев, Шамиль Басаев, Аслан Масхадов – «культовые» фигуры. Изначально этот подход – персонификация нашей проблемы – носит исключительно пропагандистский характер. Был Дудаев – говорили, что не станет Дудаева, и все будет закончено. Потом «культовым» сделали Радуева и говорили: не станет Радуева, и все будет закончено… Уверен, не станет Радуева, Масхадова, Закаева, Басаева, Хаттаба – ничего не изменится, потому что эта чеченская проблема – политическая. Пока она не будет решена, все обречено на продолжение.
– И Басаеву вы
– Нет, абсолютно.
– Вы сказали: Басаев жив. Как это доказать? Считает ли Масхадов, что Басаев жив?
– Да, я разговаривал с Масхадовым позавчера, он так считал. Повторю, что даже если все – начиная с Масхадова – будем мертвы, от этого у Ястржембского
или Путина меньше проблем не станет. В том смысле, который они вкладывают. Политическая проблема между Россией и Чечней не может быть представлена персонифицированно. Такая попытка нужна, чтобы затянуть то сумасшествие, которое продолжается в Чечне.
– Есть ли сейчас в мирном процессе – тайном, быть может, какая-то роль у Березовского?
– Что касается Березовского, то он для нас – реальный человек, который выступил в оппозиции к режиму Путина. Никакой роли он сегодня просто играть не может. Роль могут играть только те, кто влияет на Путина. А те, кто влияет, пока заинтересованы в продолжении войны. Никого другого в его окружении нет.
– Одна из самых больших проблем Чечни – в том, что никто не знает точных цифр. Сколько людей погибло? Сколько живы? Сколько боевиков? Ястржембский даже официально «плавает» в цифрах…
– У нас есть попытки фиксировать, но это очень сложно. Мы считаем: погибло примерно 300 тысяч за обе войны. 120 тысяч – в первую. Остальные – в эту.
– А сколько сейчас боевиков?
– Называть цифры нет смысла. Идет партизанская война. Сколько нужно – пять, десять лет – столько она и будет продолжаться. До тех пор, пока…
– Пока?… Что такое для вас – конец войны? Конкретно, понятно и осязаемо. В каком виде вы примете окончание второй чеченской войны?
– Прекращение боевых действий. Выход Масхадова из подполья – основное условие. Гарантии его безопасности… Никакого второго Хасавюрта, конечно, не будет. Никаких помпезных переговоров тоже. Но российские войска в Чечне не останутся. Я в этом абсолютно уверен.
– А я – нет.
– Если мы проживем еще год-два, вывод будет.
– Что вам дает эту уверенность?
– Против логики все-таки сложно идти. В той ситуации, в которой сегодня войска находятся в Чечне, в положении карателей, которое они сами себе там определили, – они обречены на уход. Можно год-дьа-три тянуть, но народ нельзя победить. Мы, например, никогда не ставили задачу – победить российские войска, но они – ставят. Чеченцы, самое главное, выдержали время, когда эта война была популярна для Путина. Теперь она очень непопулярна. Поэтому мы выдержим и дальше. Люди, даже которые сейчас эмигрировали, никогда не забудут того, что произошло, и не простят. Даже если сегодня война бы закончилась и была сохранена та же политическая составляющая во взаимоотношениях Чечни и России, война обречена возобновиться через пять лет. Потому что появится новый Джохар Дудаев, новый Басаев, новый Масхадов, который снова поднимет народ, напомнив ему, что было… Заметьте, каждый раз мы проходим более ужесточенную форму карательных акций со стороны России. Поэтому сегодня, не разрешив основной вопрос, прекратить сопротивление – значит, обречь себя через пять лет на более страшные акции. Сегодня это осознали все. Даже те, кто в начале войны подыгрывал Путину. Например, Руслан Хасбулатов.
– Кто
– Должен вести только Масхадов.
– Вы уверены в том, что лично вы и Масхадов – представляете сегодня чеченский народ?
– Я ждал этот вопрос. Да, я сегодня не там. Да, я себя чувствую некомфортно, я комплексую, потому что я не там… Но в то же время меня успокаивает то, что Масхадов находится там. А я его представляю. Чеченский народ избрал Масхадова, значит, Масхадов представляет чеченский народ. А я – спецпредставитель Масхадова, и в этом смысле тоже представляю чеченский народ. И никогда никакого назначенца из Москвы чеченцы не признают. Такие попытки продолжаются с 1991 года, вплоть до Кадырова сейчас, и не получается ничего.
– Ваше отношение к Кадырову – нынешнему главе администрации Чечни.
– И у нас, и у вас не принято говорить о покойниках плохо. Надо говорить хорошо. А хорошего ничего сказать не могу.
– Каково политическое будущее Кадырова, на ваш взгляд?
– У него нет будущего в Чечне.
– А Кадыров говорит, что у вас нет будущего в Чечне. И у Масхадова тоже…
– Уверен, его физически уничтожат те, кто его держит у власти. До момента вывода войск из Чечни. Кстати, я не исключаю и стихийный выход. Кадыров – абсолютно не чеченская проблема. Это проблема тех, кто его вырастил и посадил. Кадыров сегодня провоцирует народ и призывает к гражданской войне внутри Чечни – против врагов Кадырова и его людей. Это происходит для того, чтобы, развязав ее, уйти от ответственности за страшные преступления, которые совершены в Чечне.
– Не он один бегает от ответственности…
– Мы со своей стороны – и Масхадов, и я – готовы предстать перед Международным судом и нести ответственность в той мере, в которой мы виноваты во всем случившемся в Чечне. Рядом с военными преступниками. Уверен, при любом исходе – такой процесс будет. Если чеченцам не удастся его добиться, война между Чечней и Россией никогда не закончится. До сих пор российские генералы делали на чеченской крови только карьеры, получали ордена, звания, обогащались, становились политиками… Но никто ни разу не ответил. И если опять этого не будет, мы обречены на повтор. Российский генералитет привык расти на чеченской крови и самостоятельно не откажется от этой традиции.
– Но и у вас, в вашей среде, тоже не все так просто. Разве в ваших рядах – единство?
– А у нас был повод – например, один день перемирия – чтобы подтвердить, что Масхадову кто-то из отрядов не подчинился? Разве у Масхадова была возможность отдать приказ всем отрядам – не стрелять?… И кто-то ему ответил: «Нет, Аслан»? Такого факта у нас нет. И приказа не было. И перемирия тоже, которое бы кто-то из его подчиненных нарушил. Что позволило кому-либо говорить, что Масхадов не контролирует силы сопротивления? С 1993 года чеченцам внушают, что они – враги друг другу… А у нас – свой менталитет. В отличие от других народов, от прочих восточных людей, кровь на
нас действует отрезвляюще, а не наоборот. Потому что каждый знает: за эту кровь надо будет отвечать.
– Тем не менее 18 чеченских омоновцев были взорваны в конце апреля в Грозном, и командир ОМОНа Муса Газимагомадов должен теперь отыскать и уничтожить убийц. Он ведь несет ответственность перед семьями тех, кого он зазвал в отряд, а они погибли… Разве это не внутричеченская гражданская война?
– У меня нет никаких сомнений, что это сделали российские спецслужбы.
– Почему, собственно, они? Все говорят… Но как доказать?