Вторая гробница
Шрифт:
На Филлис тоже подействовало спиртное, и объяснение Говарда ее вполне устроило.
Впрочем, Говард тоже был нетрезв, потому что не поверил своим глазам, когда Филлис, придя в каюту, в которой было две спальни и ванная комната между ними, предстала перед ним обнаженной. На ней были только пара изящных туфель и шелковые чулки на подвязках.
Говард наслаждался, любуясь правильными формами тела, изящными бедрами и округлыми грудями. Весь этот возбуждающий вид сильно подействовал на притуплённое сознание закоренелого холостяка. Он сладострастно смотрел на Филлис, как вдруг его словно с головы до ног окатили холодной водой. Говард закричал на свою племянницу:
– Филлис, что все это значит?
Осознавая привлекательность своей наготы, девушка подошла к Говарду, протянула руки и сказала:
– Говард, ведь ты мужчина!
Непристойная самоуверенность Филлис сначала возбудила Говарда, но в тот же миг он взял себя в руки и резко возразил:
– Конечно, но ты – моя племянница, дочь моей сестры!
– И что? – вызывающе спросила Филлис. – Я тебе от этого меньше нравлюсь? Чарлз Дарвин женился на своей кузине!
Не без удовольствия разглядывая голую девушку, Говард тем не менее заявил:
– Нравишься ты мне или нет – это к делу не относится. Главке – нравственность. А что касается Дарвина, то кузина и племянница – совершенно разные родственники.
Однако на Филлис эти уговоры не действовали, она обвила шею Говарда изящными белыми руками и нежно прижалась к нему теплым телом. Картер не сопротивлялся. Несколько мгновений он даже наслаждался этой запретной чувственностью, но потом схватил Филлис за запястья и, втолкнув ее в комнату, повалил на разложенную кровать.
– Филлис, – серьезно произнес он, – никогда больше так не делай, слышишь?
– Но я люблю тебя, Говард!
– Я тоже люблю тебя, принцесса. Но, наверное, у нас немного разные представления о любви. Нам нужно закрыть эту тему, потому что нормы морали и законы запрещают это.
– Даже капитан Рейнольдс подумал, что я – твоя жена!
– Рейнольдс! Капитан – это не закон, к тому же он настоящий пьяница. Здесь не о чем говорить. Но если бы мы встретились случайно и не были родственниками, то…
– То что?
Говард молчал. Он не решался высказать свои мысли, потому что они совпадали с мыслями Филлис.
– То что? – повторила свой вопрос девушка, не надеясь на ответ, и начала тихо плакать.
На следующее утро «Беренгария» шла на всех парах юго-западнее Ирландии, следуя курсом 50 градусов северной широты и 10 градусов западной долготы. Филлис предложила позавтракать в каюте.
– Ты не заболела? – спросил ее Говард.
– Нет, – ответила Филлис. Она была печальна.
Чистое безоблачное небо не предвещало плохой погоды, о которой сообщил капитан, и вдохновило Картера на то, чтобы сесть в шезлонг на верхней открытой палубе и заняться лекцией, которую он уже написал на бумаге. Основной трудностью, как он считал, был вопрос о том, как удержать пару тысяч зрителей в течение одного-двух часов так, чтобы они не ушли и не умерли от скуки. Не содержание доклада должно было увлечь зрителей, а его форма, жестикуляция и мимика самого Говарда. Над последними составляющими, по мнению Кидика, нужно было еще хорошо поработать.
Пока Картер занимался театральными жестами и разучивал текст, за ним с соседних шезлонгов наблюдали другие пассажиры. Он застенчиво улыбался, кривлялся и выкатывал глаза, глядя по сторонам. В конце концов они начали подражать его мимике и движениям, но не в такой чрезмерной форме, как сам Говард. У всех был необычайно смешной вид.
Когда Картер это заметил, он замер в смущении. Он немного стеснялся и даже решил извиниться перед своим соседом в шезлонге.
– Я надеюсь, вы не посчитали меня сумасшедшим, сэр!
– С чего вы взяли? – с улыбкой ответил ему мужчина небольшого роста, которому было около тридцати пяти.
– Потому что я веду себя подобным образом. Но я всего лишь разучиваю свой доклад, который мне предстоит читать в Америке. Меня зовут Картер, Говард Картер.
– Тот самый знаменитый Картер, который обнаружил фараона?
– Тот самый.
Маленький мужчина удивленно поднял темные брови, которые напоминали две ровные черточки, и приветливо ответил:
– Очень приятно. Меня зовут Чаплин, Чарльз Чаплин.
– И зачем же вы едете в Америку, мистер Чаплин?
– Я еду сниматься в фильме. Я актер.
– Актер. Вероятно, я должен вас знать, мистер Чаплин. Но вы простите меня, я последние тридцать лет провел в пустыне. Там не показывают кино.
– Ах, знаете, мистер Картер, иногда это очень приятно: познакомиться с тем, кто тебя совершенно не знает. Но позвольте мне сделать замечание насчет вашей репетиции с докладом: вы больше привлечете внимание публики незаметными жестами. Понаблюдайте за нашими политиками, которые хотят убедить нас размашистыми жестами. Они выглядят лживо, недостоверно и даже смешно. А хватит лишь небольшого движения рукой, чтобы подчеркнуть искренность своих слов – Чаплин высвободил руки, которые до сих пор лежали скрещенными на груди, и слегка наклонил голову в сторону.
– Вы действительно великий актер, мистер Чаплин, – преисполненный удивления, произнес Картер. Сам того не желая, он неожиданно нашел великого учителя.
– Как я могу вас отблагодарить? – спросил Говард Чаплина после того, как они вместе проработали весь доклад с жестами и мимикой.
Чаплин покачал головой.
– Вы мне и так сделали большое одолжение.
– Я?
– Да. Когда вы вышли в Саутгемптоне на набережную, все репортеры набросились на вас и вашу прекрасную спутницу. Тем самым вы облегчили мне посадку на корабль. Я был бы вам очень благодарен, если бы то же самое произошло в Нью-Йорке.