Вторая гробница
Шрифт:
– Все зависит от моего агента, мистера Кидика. Он преимущественно общается с прессой. Поверьте, у меня и в мыслях не было украсть у вас частицу славы.
– Но, мистер Картер, как я уже сказал, вы сделали для меня большое одолжение.
Пока актер говорил, он глазом знатока осматривал стройные ножки двух дам в теннисных костюмах. Они стояли возле перил и поочередно метали в мужчин соблазнительные взгляды. Происходящее вскоре заинтересовало и Картера, и Чаплин, заметив это, шепнул ему:
– Если позволите, я дам вам совет, мистер Картер: остерегайтесь этих чересчур красивых дамочек у перил. Они занимаются известным промыслом. На суше их называют кокотками. На море таких называют несколько галантнее – «одинокие дамы с Двойными каютами». Они плывут в Нью-Йорк на «Беренгарии» от компании «Кьюнард», а потом, чтобы не примелькаться, через два дня отправляются в обратный путь на «Олимпике», от «Уайт Стар». Скажу вам откровенно: для меня они слишком стары и слишком дороги.
Стюард прервал их интимный разговор, подав одиннадцатичасовой бульон, от которого Чаплин вежливо отказался, потому что на корабле из-за нарастающего волнения моря началась уже небольшая бортовая качка.
– Вас, наверное, не тошнит и голова не кружится? – осведомился Чарльз Чаплин, завистливо глядя на Картера, который спокойно прихлебывал свой бульон.
– Нет, – дружелюбно ответил тот, – у меня в жизни голова кружилась два раза. Первый раз, когда я увидел голую женщину, ее звали Сара и она была моей учительницей. И во второй раз, когда я вскрыл переднюю камеру гробницы Тутанхамона.
– Вам стоит позавидовать, – произнес Чаплин, не сводя глаз с горизонта.
Вскоре на северо-западе начали громоздиться темно-серые облака, поднялся ветер и ко все больше нарастающей боковой качке судна прибавились еще и перекатывающие движения, которые мешали разговору мужчин. От средней части корабля шла девушка в школьном платье, которой, казалось, не было и шестнадцати лет, но внешне она была очень привлекательна.
– Чарльз, тебе стоит отправиться в свою каюту, – пропела малышка тонким голоском, – ты ведь не переносишь качку.
Чаплин смотрел на нее округлившимися глазами. Не обращая внимания на ее слова, он сказал Картеру:
– Ну разве она не чудесна?… Это Лита, моя жена. В общем-то, мы, конечно, не женаты, – тут же исправился он. – Но можно считать нас мужем и женой, вы меня понимаете?
Говард смущенно кивнул. «Возможно, – подумал он, – ей всего лишь четырнадцать». Но пока он оценивал странные отношения девочки и актера, Чаплин вдруг вскочил, зажал рукой рот и убежал в сторону каюты. За ним направилась и девочка.
Ветер усиливался. Говард беспокоился о Филлис: не страдает ли она от морской болезни? Он пошел обратно в номер. Филлис лежала на своей кровати бледная, с закрытыми глазами. Как и все, кто страдал от этой болезни, она тоже хотела умереть. Говард взял ее за руку, но не смог из себя ничего выдавить, кроме измученной улыбки. Лишь несколько капель коричневого снадобья, которое разносил по каютам стюард, принесли облегчение.
– Тебе не стоило вчера столько пить, – сказал Говард, когда Филлис снова смогла говорить.
Девушка негромко произнесла:
– Прости меня за вчерашний вечер, но я все равно люблю тебя.
Картер сочувствующе кивнул.
– Неприятная ситуация, я понимаю. Давай больше не будем говорить об этом.
– Нет, Говард, я прошу!
– В другой раз, Филлис, в другой раз!
Большой праздничный банкет в бальном зале «Беренгарии» стал жертвой сильной качки. На грандиозном застолье присутствовало не больше пары десятков самых стойких пассажиров. При входе в нью-йоркскую гавань у большинства пассажиров был бледный, измученный вид.
Как и в Саутгемптоне, Ли Кидик распланировал все до мелочей. Он разослал радиограммы в крупнейшие газеты и сообщил точное время прибытия «Беренгарии», а с командой корабля договорился о том, что Говард и Филлис сойдут на берег первыми. Рекламной агентуре «Саймон amp; Саймон» было поручено выставить десять мужчин и женщин с транспарантами «Добро пожаловать, король Луксора!» и «Говард Картер, добро пожаловать в США!». Портовый оркестр, который приветствовал все океанские лайнеры, приготовился исполнять «Тутанхамон-джаз», который сочинил один находчивый композитор.
Несмотря на ранний час, пристань кишела людьми. На заднем плане кроваво-красным цветом светились высокие дома Нижнего Ист-Сайда. Кое-где еще блестела вечерними огнями световая реклама. Пахло смесью фукуса, сточных вод и бензина. Пятьдесят или даже сто автомобилей, сигналя и выбрасывая в воздух облака выхлопных газов, прокладывали себе путь на Кьюнард-пирс. Сквозь толпу пробирались разносчики газет и продавцы-лоточники. Завывали корабельные сирены, гудели машины играл портовый оркестр – это был Нью-Йорк.
Филлис, на которой было короткое, но приличное платье, придававшее ей зрелости, взяла Картера под руку. Левой рукой она показывала куда-то на пирс, клакеры махали своими транспарантами и выкрикивали имя знаменитого археолога.
– Боже мой! – Говард покачал головой, словно не верил своим глазам. – Ущипни меня, чтобы я поверил, что это не сон. Если бы ты мне сказала об этом еще год назад, я бы назвал тебя сумасшедшей.
Филлис с трудом сдерживала эмоции. Она так вцепилась в руку Говарда, что та начала ныть, и положила голову емуна плечо.
– Говард, – тихо произнесла она, – я так тобой горжусь. Говард слышал ее голос словно откуда-то издалека, ее слова напомнили ему об одном далеком эпизоде из прошлой жизни. Но прежде чем он успел додумать свою мысль до конца и хорошенько все вспомнить, на набережной ярко загорелась вспышка фотоаппарата. Говарду не составило труда подыскать место у перил.
Кидик рассказал Картеру все, с чем ему предстоит столкнуться, и таким образом подготовил его. Ничто не могло вывести археолога из равновесия. Казалось, что Кидик всезнающий. Он даже знал вопросы, которые будут задавать журналисты и радиорепортеры, и, конечно же, посоветовал подходящие ответы.