Вторая молодость миссис Доналдсон
Шрифт:
— Нет-нет… Я просто решила немного передохнуть.
— Может, возьмете нас на испытательный срок? — сказал юноша. Девушка робко улыбнулась. — Вдруг мы вам подойдем? Мы можем принести рекомендации. И мы знаем Энди, — добавил он, — правда?
Девушка кивнула и уткнулась в шарф.
— Энди? — спросила миссис Доналдсон.
— Который раньше здесь жил. Мы однажды к нему приходили, только вас дома не было.
Разговаривали они через дверь, но, поняв, что это люди не совсем посторонние, миссис Доналдсон сняла с двери цепочку.
— Вы их видите? —
— Энди в Эдинбурге, — сказал юноша. — А Лора где-то в Африке.
— В Малави, — уточнила миссис Доналдсон. — Она мне прислала открытку. Вы проходите.
Они уселись за стол на кухне. Олли по-прежнему был в шляпе.
— Мы квартплату задерживать не будем, — сказал Олли. — Джералдина работает в кафе.
— Дело не в этом, — сказала миссис Доналдсон.
— Они ведь были не такие, — сказал Олли.
— Какие — не такие? — спросила Доналдсон, забыв о пропасти, в которую может рухнуть.
— Не такие уж аккуратные в смысле квартплаты.
— Они были неплохие ребята, — сказала миссис Доналдсон. — Нет, дело не в этом.
— В нас? — Юноша улыбнулся ей. Выглядел он лет на четырнадцать.
— В вас? Нет, нет… Не в вас.
— Они сказали, что с вами можно договориться. — Юноша улыбнулся. — Насчет квартплаты.
Джералдина замотала руки шарфом.
— У нас с этим проблем не будет, скажи, подруга?
— Нет. — Рот девушки был прикрыт шарфом. — Никаких проблем. Вообще.
— Прошу меня извинить, — сказала миссис Доналдсон. — Мне надо сходить наверх.
Она поспешила в ванную, закрыла за собой дверь, и ее не пойми с чего вырвало.
Она села на кровать, на их кровать, уткнулась лицом в подушку.
Такого она себе даже вообразить не могла — хотя теперь, когда это произошло, все казалось столь очевидным. Если они знают, значит, все знают. Она представила возможные последствия, и у нее голова пошла кругом. Значит, поползли слухи и на медицинском факультете. Самое место: это же диагноз. Ни о каком сочувствии или уважении и речи быть не может. Ходячий анекдот. «Наша квартирная хозяйка».
Она вытерла слезы и пошла вниз.
Они молча сидели за столом.
— Мне надо все обдумать, — сказала миссис Доналдсон. — Я пока что не могу решить.
Они встали, юноша взял ее под руку.
— Мы никакого беспокойства вам не доставим. Музыку слушать не будем, и вообще. — Он протянул ей листок. — Я тут записал свой мобильный.
Она мило улыбнулась — будто дело не было решенным.
Они стоят на крыльце, и юноша впервые снимает свою дурацкую шляпу и так по-старомодному прижимает ее к груди, и она с трудом сдерживает смех: он похож на жалкого бродягу, которого в поисках пристанища занесло к ее дому.
— Симпатичная у вас шляпа, — говорит она.
Он снова ее надевает, над ее головой самолет чертит в небе белую полоску, где-то поет женщина.
Она возвращается в дом и видит на столе листок бумаги с номером его мобильного, а рядом он пририсовал глупую улыбающуюся головку в шляпе. Наверху она ложится на кровать,
Здесь, казалось бы, в конце этой истории, истории-предупреждения, можно было бы и оставить миссис Доналдсон, а читатели, которым нужна мораль, могли бы тут и остановиться, сосредоточиться, так сказать на этой кровати, где женщина тоскует по себе прежней — основательной и здравомыслящей, какой ее считали и все остальные, но в голову ей лезет только слово «шлюха»… Похотливая старуха с обвисшей грудью, подсматривающая за чужим наслаждением.
Она представляет, как над ней смеются, как ее презирают, никто не желает ее простить или понять, а ее домик в пригороде считается, может, и не борделем, но уж точно местом, где можно получить кое-что в обмен на эротические услуги.
Нет, остается одно — печалиться о том, что она так бездумно отринула.
Заглянув в расписание, миссис Доналдсон вспомнила, что сегодня она работает с мисс Бекинсейл, чьей вотчиной давно уже были все старческие хвори. Началось все с деменции, столь впечатлившей доктора Баллантайна: мисс Бекинсейл очень натурально бормотала нечто бессвязное. За долгие годы мисс Бекинсейл захватила и прилегающие территории: афазию и амнезию, инсульты и прочие мозговые расстройства. «Печальные последствия, — любила говорить она, — утраты рассудка».
Однако мисс Бекинсейл была уже не столь молода и порой настолько упивалась своим представлением, что ее героиням медицина уже была бессильна помочь, поэтому Баллантайн изредка перепоручал нелады с головой миссис Доналдсон — ранние признаки Альцгеймера, пару аневризм и (настоящее наслаждение) синдром Туррета. Туррета предлагали и мисс Бекинсейл, но она его отвергла, поскольку ей пришлось бы извергать из себя ругательства, о которых, по ее утверждению, она прежде и не слыхивала. Не слышала она и про само заболевание, а когда ей объяснили, в чем суть, до конца не поверила — решила, что все дело тут в недостаточном самоконтроле.
Мисс Бекинсейл предчувствовала скорый распад ее империи.
— Истерику не троньте, — предупредила Делия. — Это мое.
Впрочем, поначалу старейшая актриса труппы держалась вполне дружелюбно, даже взяла миссис Доналдсон под ручку и шепнула ей:
— Добро пожаловать в царство рассудка.
Баллантайн также предвидел возможные пикировки, но, поскольку их не последовало, в этот день решил задействовать обеих дам одновременно, в сценке, где дочь хотела сдать слегка помешанную мать в клинику.
Дело было после ланча.
— Вы сиделка? — спросила мисс Бекинсейл.
Миссис Доналдсон вздохнула.
— Нет, Вайолет. Я Джейн.
Студенты еще не вернулись после перерыва, и миссис Доналдсон совершенно не желала подыгрывать мисс Бекинсейл.
— Вайолет, мы еще не начали.
Мисс Бекинсейл зажмурилась.
— Я ничего не начинаю. Какая я есть, такая и есть. Вы сиделка.
— Я не сиделка, — сказала миссис Доналдсон. — Я твоя дочь, Лойс.