Вторая молодость миссис Доналдсон
Шрифт:
— Как это у нее так получается? — сказал юноша. — Поразительно. Посмотри, у нее даже пот выступил.
— Ты не волнуйся, — сказала девушка. — Это, наверное, и есть самая искусная. Мне кто-то из третьекурсников рассказывал. Так, уважаемая, что вас беспокоит? — спросила она, склонившись над каталкой.
— Я заболела, — сказала миссис Доналдсон, стуча зубами. — Меня сегодня утром вырвало. Позовите кого-нибудь. Позовите доктора Баллантайна.
— Всему свое время. Мы вас для начала осмотрим.
Юноша начал неумело ее щупать.
—
Он нажал ей на живот так, что она вскрикнула, а он отдернул руку, словно его укусили.
— Черт подери! Не надо так уж переигрывать.
Миссис Доналдсон оставила свою папку на стуле, и девушка, чтобы ускорить процесс, заглянула в нее, чтобы понять, что именно должен обозначать этот букет симптомов.
Сразу многое прояснилось.
— Беспокоиться не о чем, — сказала она. — Это все психосоматика. — И неожиданно заорала миссис Доналдсон прямо в ухо: — У вас нет рака! Это не рак!
— Мне холодно, — прошелестела пациентка. — Можно мне одеяло? Вызовите кого-нибудь на помощь.
— Мы вам и поможем, — сказал юноша. — Видно, она всегда так. Бесподобно.
Миссис Доналдсон трясется от холода, а в животе у нее полыхает пламя. Она смутно припоминает, что когда-то изображала нечто похожее. Напрягшись, она делает девушке знак склониться поближе.
— Думаю… думаю, у меня приступ аппендицита.
— Да? Так это же прекрасно. Хорошо, что не рак.
— Помогите мне.
— Время идет, — сообщил юноша. — Через пять минут я должен быть на обходе. Дорогуша, можете прекращать выступление. Мы все уяснили. Господи, теперь она якобы без сознания. Знаете, мы от вас уходим.
Студенты направляются к двери, но тут девушка возвращается и шепчет миссис Доналдсон на ухо:
— Это не рак. Не рак….
Баллантайн, никуда особенно не торопясь, шел по коридору и столкнулся с мечущейся в истерике Делией, которая зашла позвать подругу пить кофе и обнаружила ее на каталке, без сознания и в полном одиночестве.
— Вы — жертва собственной репутации, — сказал Баллантайн, пришедший на следующий день в палату ее навестить. — Но вы оказались совершенно правы. Это аппендицит. Они должны были догадаться по ригидности мышц, да и боль была в хрестоматийном месте. Им нет прощения.
Баллантайн успел несколько раз поужинать с миссис Доналдсон, но даже до нее не дотронулся. А теперь, поскольку она была если не больной уже, то хотя бы выздоравливающей, он счел себя вправе погладить ее по руке — в терапевтических целях.
— Это я во всем виноват. Я должен был быть там. И все же, им это пойдет на пользу — в самом начале карьеры они чуть не уморили пациента. Сегодня утром я обсуждал этот случай на занятиях и сказал…
Баллантайн воспользовался своим положением врача, а миссис Доналдсон воспользовалась положением больной — она, изобразив усталость, прикрыла глаза.
— Вы утомились, — сказал Баллантайн, нехотя отпустил ее руку и перешел на традиционный
Едва он ушел, явился посетитель поинтереснее — в лице Олли. Он принес букет цветов из сада — две ветки душистого горошка, одуванчик, бирючина и голубиное перо, — который поставил в стакан для полоскания рта и тут же стал рисовать, присев на краешек ее кровати. Он тоже взял ее за руку, и она обрадовалась, что он без Джералдины, которая — миссис Доналдсон это нисколько не удивило — терпеть не могла больниц.
Олли хотел посмотреть шрам и, узнав, что шрам сейчас под повязкой, огорчился — а то бы он и его нарисовал.
— Ничего, — успокоил он миссис Доналдсон, — у нас еще будет время.
И, пообещав содержать дом в порядке, он ушел.
Затем пришла Гвен, и, хотя о недобросовестности студентов ей не сказали ни слова, она с удвоенной энергией принялась уговаривать мать найти другую работу или лучше даже вообще не работать. Ее речи перемежались рыданиями, поскольку, подчеркнула она, прийти сюда ей было особенно тяжело, потому что в последний раз она была здесь, когда умирал отец. Это она пыталась донести до матери, но, как позже рассказывала равнодушно внимавшему ей мужу: «Мама выглядела очень усталой. Пока я там была, она почти все время спала. Да, тут и понимаешь, что она не всегда будет с нами».
Миссис Доналдсон, когда вернулась домой выздоравливать, прежде всего решила не поддаваться искушению и прекратить ночные бдения. После первой и неудачной ночи вероятность, что приглашение повторится, была ничтожна, да и необходимости не было, поскольку Олли заплатил за комнату вовремя и полностью.
Наверное, получив урок бренности жизни, она должна была обратить свои мысли к более достойным вещам, но этого не случилось. Больше всего ее выводила из себя Джералдина. Ее робость и невыразительность раздражали миссис Доналдсон хотя бы потому, что в ночных дежурствах не было никакого интереса. Да, она порой возвращалась на свой пост, но это увлекало ее все меньше, и однажды она даже задремала посреди действа, которое никак не заканчивалось, а поскольку она знала, что закончится оно протяжным меланхоличным стоном Джералдины, то предпочла лечь в кровать. К тому же, напомнила она себе, она ведь только что перенесла операцию.
То, что некогда, пусть и недолго, было столь захватывающим, превратилось в рутину — такую же, какой это было при жизни мистера Доналдсона, когда она сама была непосредственной участницей. Ей эти ощущения не нравились — она считала их приметой возраста. Нравственность к этому не имела никакого отношения.
Впрочем, это означало, что она охотно избавится от дежурств у стены, и, когда Джералдине пришлось уехать в Галифакс к сестре, миссис Доналдсон была рада возможности пораньше лечь спать и почитать на ночь.