Вторая смена
Шрифт:
Рука не поднималась такое удалять. Пусть останется, на память. Анечка свою маму-Иру не забудет, а вот любовь и доверие у нее пройдут. Уже прошли. Выросла из них Аня, как из детских игр и книжек. Только след от них надолго остается. От любви – тоже.
«Я скучаю», «Женька дура. Я ее ненавижу», «Мне папа купил новый компьютер. Он розовый!», «Я не хочу спать. Поговори со мной?», «Мама Ира ты живая?».
Последнее сообщение – три недели назад. Надо поскорее остальное прочесть и телефон выключить. Вдруг Аня позвонит, а Ирочка не сдержится, примет вызов.
Пятерка за контрольную – это по какому предмету? Аня «Окружающий мир» не любит, занудный он. Папа теперь есть какой-то: неужели Марфуша выкрутилась, да еще и замуж вышла? Ой, вряд ли. Эта мышь церковная на амуры не способна. Наверное, удочерили Аню, взяли в Сторожевую семью. Не надо знать, к кому именно, а все равно придется. Женька вон какая-то ее обижает! Поубивала бы!
– Алинка! Ты меня слышишь вообще или нет? Оторви ты морду от компьютера! С тобой родная мать разговаривает…
– Я сижу работаю! Нет, ты опять приперлась и зудишь!
– Работает! Сидит, задницу наращивает, а я на нее горбаться тут!
Голоса звучали гулко, словно не за стеной, а прямо у Ирочки в черепной коробке. Так бывает, когда плачешь и когда ничего поправить нельзя. Гормоны, обычная встряска после линьки.
Непрочитанных сообщений было немного. С одного номера. С периодичностью раз в неделю – десять дней. Первое пришло перед самым Новым годом: «29 декабря Марфа Нарышкина казнена по статье 7-в. С наступающим!» Ирочка облизала губы, на которых проклюнулась капелька крови. Листнула смс дальше.
Второе послание было отправлено в Рождество: «Московский окружной Сторожевой суд приговорил Субботину И. У. к смертной Казни через сожжение».
Во рту стало сухо, как при тяжелой болезни. Ира сжала телефон: сильно, словно боялась, что он сейчас выскользнет и упрыгает – противной серебристой жабой.
Экран потускнел, а больше ничего не произошло. Сообщение не исчезло. Даже если его удалить – смысл все равно останется на месте, ничего нового не произойдет. А значит, надо не хлюпать носом, а наклониться вбок, потянуть к себе пакет с продуктами, вынуть еще одну бутылку молока, крышку свинтить, глотнуть. И еще глотнуть. И пока ты, моя хорошая, шевелишься, ты жива.
Третья депеша: «Анна определена на воспитание в семью Озерной Евдокии Ольговны». Озерная – это Дуська-Гадюка, Ленина товарка, приемная дочка Савки Старого. Дуську она знала не очень хорошо, а вот с матушкой ее приятельствовала. Чудесная была девушка, а погибла глупо. Милейшей души человек! И Дуся могла бы такой стать, если бы Савка ее себе на воспитание не взял. А теперь сама Дуся патронат над ребенком установила. Главное, что не Савва Старый. А то бы в Ане ничего нормального не осталось, одна любовь к родине и священный долг.
Ирочка выпустила телефон из пальцев, потом рассеянно смотрела, как он скользит по полу. От чемодана пахло медом, полынью, свежей листвой и спелыми грушами. Живыми запахами! И она, Ирочка, тоже будет жить. Чем бы ни стращал ее этот неизвестный, но так легко узнаваемый отправитель. Какие бы новости он ей ни сообщал!
– А тебе жалко, да? Мама, я вообще не понимаю, ты меня любишь или нет?
– Ну что ты вечно ерунду спрашиваешь? Я о серьезных вещах говорю!
Эти двое были ей отлично видны – сквозь унылую бетонную стену, заклеенную с обеих сторон слоями газет и полотнищами обоев, и сквозь висящий в соседской квартире пыльный бордовый ковер. Так вплывало в Ирочку ее родное ведьмовство, просыпались омолодившиеся умения и способности.
– Всю жизнь я на тебя положила! Всю! Никто меня замуж не брал! Кому я была нужна с таким подарочком?! – Старшая соседка, грузная, напоминающая лицом и повадками пожилую дворняжку, стояла сейчас посреди комнаты, сдирала с головы розовые бигуди, ссыпала их в карман халата. Косилась на собственное отражение в трельяже, а смотрела – в затылок сидящей за компьютером дочки.
– Мам, ну вот обязательно свои волосы у меня по комнате разбрасывать? – Алина одним махом нацепила наушники, потом чертыхнулась, начала выпутывать попавшую в провода прядь – нереально белую, вытравленную. Брови у младшей соседки были светлые, на покрасневших щеках проступали щедрые веснушки, на рыжих ресницах – крошечные звонкие слезы. В наушниках дребезжало что-то веселое, совсем неуместное в комнате, которая насквозь пропиталась страхом и обидами. Интонации детские, а голос взрослый. Алине двадцать один год, в таком возрасте можно колдовать в полную силу. И в ученицы идти: вверять ведьме жизнь, а также судьбу, деньги и документы. В том числе и паспорт с неприглядной черно-белой фотографией.
Они сейчас ровесницы получились. Отлично выходит, душещипательно. Подкараулить Алину на лестнице пару раз, обменяться репликами и сигаретами, посочувствовать изо всех сил, а там и в гости можно. Сперва чаю с печеньем попить, потом со ржавой водой и кошачьими слезками. Это даже за ведьмовство не считается. Кража документов, конечно, не очень приятная вещь, но на фоне того, что ставят Ирочке в вину, – ерундень. Это как если бы пожизненно осужденному еще один срок накинули – год за махинации. Курам на смех!
Она подняла с пола телефон, стала читать про поиски Ирины Ульяновны Субботиной на территории бывшего СССР. Про перевод районов – на заполошную Дуську Озерную и не сильно знакомую Турбину Колпакову…
Тут Ирочка прервалась, полезла в чемодан за склерозником. У нее в последнее столетие такая тетрадка была: имена, фамилии да звериные клички. Кто в каких отношениях с Ирочкой состоит. Если жизнь не удалась и надо срочно обновляться, то память потом может и подвести, одна надежда на тетрадь в черной коленкоровой обложке. Первые записи рыжими чернилами сделаны, последние – острой гелевой ручкой, без всяких ятей и еров. Турбину Колпакову Ирочка отыскала. Прочла куцую биографию, ухмыльнулась, узнав об отсутствии практической сторожевой работы. Подумала еще кое-что, довольно лестное для себя и того абонента, что слал ей смс.
За стеной тем временем бушевала дежурная буря:
– Правильно от тебя отец ушел! И я уйду, вот увидишь!
– Давай-давай, вали отсюда!
Возмущенная Алина выкатилась из вертящегося кресла, цапнула с кровати сумку, встряхнула длинными волосами и сбежала, грохнув напоследок:
– Да чтобы ты сдохла, мама! Вот честное слово!
В комнате на секунду замерло время. Потом пошло опять, но уже другое, неправильное. В коридоре всхлипнули ключи, застонал замок, вздрогнул от обиды дверной косяк. Ирочка тоже вздрогнула – от увиденного дальше. Сейчас бы на лестницу, с обиженной Алиной знакомиться, а рано теперь. Вот часа через два, когда Алина снова домой заявится, самое время будет. Чтобы покурить, потом попрощаться благовоспитанно, а потом снова прибежать, уже на ледяной Алинкин вопль. А как иначе при виде родного покойника?