Вторая ступень

Ярчук Сергей

– Недолго ты с ней чикался. Куда потом? Бульдожкам своим скормил?

Дениса Евгеньевича аж передёрнуло. Он вскочил, намереваясь что-то сделать с обидчиком. Но насмешливый взгляд шефа разом опустил на грешную землю. И всё же, найдя в себе силы, директор НИИ ответил:

– Как вы можете так плохо обо мне думать?! Это была любовь всей моей жизни! Как я мог пустить её на корм собакам!
– Цапин пытался говорить драматическим шёпотом, но голос сорвался на рыдания, - Я заколол её стилетом. Она лежит в могиле, устланной розами.

– Угу. В твоей усадьбе рядом с канализационным выводом, -

Канев отвернулся и зевнул, не желая замечать кусающего губы Цапина, - Ты глазами не сверкай, а лучше послушай. Помнишь, в июне скончался председатель верховного суда? Это по официальной версии от инсульта. А в действительности от болевого шока. Он, видишь ли, тоже был большой поклонник аукционов рабов. И вот ловят однажды лидера одного из хакерских кланов. И по всем раскладам должны пустить в расход. Но лидер оказался бабой. Эх, красивая была чертовка! И вот наш любвеобильный вершитель правосудия извернулся и состряпал для неё пожизненное лишение социальных прав. А после сам же и выкупил. Затейник он был, - Канев отхлебнул коньяка, - Как оказалось подвергал девку нечеловеческим унижениям. Так вот когда он заставил её высосать гной из члена больной собаки, она вырезала ему глаза маникюрными ножницами. И доблестный служитель Фемиды скончался от шока.

Аркадий Эдуардович не без удовольствия глянул на побледневшего Цапина и продолжил:

– Поскольку она была бесправна, то казнь могла быть любой. Родня судьи пожелала по старинной традиции сварить бедняжку живьём в масле. Плазматы в теле сошли с ума, в попытке её спасти. И это только продлило мучения.

– Так она, должно быть, умирала очень долго?

– Да, да. Именно так. Сдохла на исходе вторых суток.

– Э...

– Это я к тому, - перебил Канев, - что судьба зачастую иронична. Иной хочет наслаждения, а получает смерть. Другой желает славы, но позорится на весь мир. Желания никого не интересуют. А вот работа - это то, что мы реально можем предложить за свою шкуру. Так что давай, Денис, работай. А то сам пойдёшь с бирочкой по аукционному подиуму ...

***

Анна Григорьевна пересматривала телеметрию последнего тестирования, и едва заметное беспокойство заставило прогнать свежие слепки пси-матриц через фильтры эмоциональных компонент. Результаты были так себе. Положительной динамики не наблюдалось, но и резкого сваливания в депрессию можно было не бояться. В то же время интуиция подсказывала, что упущен какой-то важный аспект. Бессмертнова ещё раз сверилась с датой исходников, проверила выборку алгоритмов, даже запросила пошаговые результаты. За отслеживанием которых её и застал Попов.

– Хм... Просеиваешь через эмо-фильтры. Зачем?

– Что-то мне не нравится их поведение. Странно получается. Результаты говорят одно, а...

– А сердце подсказывает другое! Ты просто помешана на интуиции, - и Герман Николаевич громко рассмеялся. Но подавив смех, добавил серьёзнее, - Слушай, а чего это ты анализом эмоций занялась? Для этого есть профильный сектор. Там сидят любимчики директора...

– Именно, что любимчики! Они вот и нарисовали эту радугу, - и перед Поповым тут же возник отчет, который с первых строчек напоминал радостный рёв фанфар, - А я перед считыванием общалась с Майей. И у неё было подавленное состояние.

– По поводу?

– Зарубский рассказал, что она хотела разыскать свою подругу. А та, оказалось, уже умерла. Вот девочка и ревела. И почему этого не видно, я ума не приложу.

Попов хмыкнул и предположил, что странности психики этой троицы будут разгадывать многие поколения. Но внезапно вскрикнул и указал на время сеанса. Анна Григорьевна озадаченно смотрела на цифры и ничего не понимала.

– Вот в чем всё дело!
– почти кричал Герман Николаевич, - Время считывания! Ты видишь?

– Вижу. И что? Обычная продолжительность стандартного сеанса.

– В том-то и соль, что у Олега сеанс был короче на несколько секунд. Он начал нервничать и захотел переговорить с Ларой. Я испугался и уже хотел соврать, что она занята, но вовремя спохватился.

– Господи! И хорошо, что не соврал. Они же это сразу чувствуют.

– Вот и я про то же. В общем сказал, что я организую их встречу. После засунул его в капсулу. И всё пошло как обычно. Но несколько секунд были потеряны. А здесь в отчете всё в норме. Значит...

– Это поддельный отчет, - пробормотала Бессмертнова.

Попов задумчиво похрустел пальцами и огорчённо бросил:

– Ясно, что Цапин приказал это состряпать для отчёта боссам. Но какой идиот ввёл эти цифры в настройку считывателя? Они не понимают, что если бы это не было сейчас замечено, то загубили бы всю последующую работу?

– Довыслуживались, - вздохнула Анна Григорьевна.

– Значит действуем так. Ты берёшь портативный диагностер и дуешь к Зарубскому.

– Герман, ты что?
– Бессмертнова была крайне удивлена, - Что я им считаю? Пару-тройку срезов первого уровня?

– Снимешь основные параметры. Этого хватит, чтобы доказать, что этот отчёт - пустышка. Причём не просто вредная, а ставящая под угрозу всю работу. А я пойду к Цапину.

– Без доказательств?

– Да. Ты права. О, чёрт! Уже поздно! Тогда с утра. А к ребятам я сам сейчас смотаюсь, - и жестом пресекая готовые вырваться возражения, веско заявил: - А ты - домой! Роман поди уж и забыл, как мама выглядит.

22 декабря 2068

Субботнее утро Анна Григорьевна встретила в состоянии полной прострации. И виной тому послужило вовсе не подтверждение фальсификации вчерашнего отчета, и даже не извещение от администрации школы о угрозе отчисления Романа. Потрясла реакция сына. Зная своего дитя как облупленного, она могла ожидать чего угодно: слёз, истерики, даже серьёзного нервного срыва. Но её ждал сюрприз.

Придя вчера вечером, она с изумлением и страхом смотрела на сына, который совершенно серьёзно рассуждал о вариантах выживания вне общества. Ещё утром Роман был обыкновенным ребёнком, живущим в мире детских проблем и радостей. Вечером же на неё смотрел совершенно взрослый человек, думающий как прожить без денег и избежать репрессий властей. Роман изменился даже внешне. Откуда-то появилась резкость движений, на утратившем мимику лице застыла маска сосредоточенности. Вся детскость, ребячливость, надуманные страхи, беззаботные увлечения разом испарились. За какие-то часы сын стал старше на десяток лет. С хладнокровием камикадзе он смотрел на мечущуюся мать. Не прерывая её плача и причитаний, молча обдумывал план дальнейших действий. А когда силы матери иссякли, сообщил: