Вторая жена доктора Айболита
Шрифт:
– О чем ты думаешь?
Не нужно искать подарки к праздникам и дарить букеты, стоя в диких очередях перед восьмым марта. Не нужно придумывать комплименты. И всем всё равно: надел ли ты шарф? Все те бытовые мелочи, которые так угнетают, о которых столько говорят и жалуются, вдруг уходят.
Казалось бы, вот она: свобода. Черпай ее пригоршнями! Но тебе она не нужна.
– А я свободы не хочу, – шепчешь ты по ночам.
Потому что тебе нравился этот семейный плен. Нравилась несвобода, и то, что деньги вроде есть, а по барам пошляться с друзьями возможности нет. Нравились все эти проблемы,
Маша
Я медленно пришивала Айболиту пуговицу. Можно было справиться за пять минут. Но я тянула время. На его шее билась жилка и мне вдруг отчаянно захотелось прикоснуться к ней губами. Щеки залило жаром. Моя рука соскользнула, случайно прикоснувшись к его груди. Я почувствовала, как его сердце глухо бьется о ребра.
Ужасно хочется оказаться там, внутри его сердца. С разбегу ворваться туда, не думая о последствиях. Ударяясь о ребра до слез и синяков. Он самый лучший на свете! Самый добрый, самый нежный. Я бы свернулась клубочком у него в душе и заснула бы, как кошка на печке. Мимо проносились бы дни, годы, облака, поезда и самолеты. А я бы так и дремала, наслаждаясь покоем.
Он бы не понял, откуда я взялась. И тогда я бы спросила:
– Можно я немного погреюсь здесь, у вас в сердце? Ведь снаружи зима лютая, даже если лето. Ведь снаружи больно, даже если все вокруг улыбаются.
А он бы взял меня за руки, отогревая застывшие пальцы. И сказал бы:
– Оставайтесь, конечно. Вдвоем и в снегу теплее.
А потом он бы обнял меня, закрывая от всех. Знаю, чувствую, что он тоже этого хочет. Я ему пуговицу пришиваю, он мне дышит в макушку. И, кажется, что он целует меня дыханием, не прикасаясь.
Как и предполагал Айболит, проверка безопасности в аэропорту "Бен-Гурион" была долгой и изнурительной. Нас продержали почти семь часов. Наконец, мы вышли из аэропорта. Снаружи уже ждал смуглый и хмурый мужчина лет пятидесяти. Он опирался на серебристый "Майбах". Завидев Амира, он быстро открыл дверь и застыл в почтительном поклоне.
– Это мой водитель и моя машина, располагайтесь, – кивнул Амир.
– А тебя же вроде другой был водила. Наш, горский, – удивился Рафик.
– Был, потому и уволил. По-горски понимал, по-русски понимал, болтал много, – Амир помог Раисе сесть на заднее сидение. – Потому и взял местного. Он только на иврите чешет, да и то строго дозированно. В основном, молчит.
– Как-то кисло для твоих бабок "Майбах", – скривился Рафик. – Мог бы и "Мазерати" взять. Или "Ламборгини".
– Это тебе не Москва, – улыбнулся Амир. – Понторезы здесь не катят. Я тебе покажу моего соседа, которому принадлежат почти все здания в городе. А город – один из самых дорогих в стране. Он ездит на "Мерсе" старой модели и ходит в тапках с базара по два бакса. Не принято здесь бабки светить. У кого есть бабло, дают детям образование, на частных врачей тратят миллионы, скупают квартиры и земли, а не машины.
Видимо, для дома Амир сделал исключение и все-таки засветил деньги. Машина остановилась возле белоснежной виллы в два этажа, которая пряталась за высоким бетонным забором. Весь забор был увит зеленым плющом. А сразу за ним плескалось море.
– Добро пожаловать в славный город Ришон-ле-Цион, – Амир открыл дверь и помог выйти мне и Раисе. – Вот мой, а теперь и твой, Марья, дом.
Он распахнул калитку. Мы зашли в тенистый сад. Здесь было очень красиво. Яркие клумбы, оливковые, апельсиновые и лимонные деревья. И две пальмы, что застыли у входа в дом, как караульные.
Нас встретила Анжела. Я ее знала по Москве. И хотя папа старался, чтобы мы не пересекались, но все же приходилось встречаться на свадьбах и помолвках. Она изменилась, немного располнела. Что странно. Раиса говорила, что у них по женской линии все худые, потому что нет склонности к полноте. И все женщины из-за этого переживают, так как по мнению горских мужчин, много женского тела не бывает. Наверное, это у нее после гормональных препаратов из-за попыток забеременеть.
Черные длинные волосы Анжелы были забраны в хвост. Глаза у нее были в точности, как у ее матери: цепкие, злые. Она мне улыбнулась, а у меня мороз по коже пошел.
– А я уже начала волноваться. Дело к вечеру, обед стынет, а вас все нет и нет.
– Ну теперь-то уже не обед, а ужин. Привет, сестричка! – Рафик наклонился, чтобы обнять невысокую Анжелу.
– А ты уже зубами от голода щелкаешь, – рассмеялась она. – Давайте-ка, руки мыть и за стол. Ай, какой ты стал, Ваня! – она всплеснула руками, глядя на Айболита. – Возмужал, заматерел!
– Ты хотела сказать: постарел? – улыбнулся Айболит.
– Не морочь голову! – отмахнулась она. – Мужчину возраст украшает. Так, все за стол.
Мы сели за большой деревянный стол, который стоял в тени оливковых деревьев. Анжела носилась туда-сюда с тарелками и блюдами. Раиса, наскоро умывшись, ей помогала. Я тоже вышла на кухню. Раиса и Анжела, которые шептались по-горски, замолчали.
– Хочу помочь. Давайте что-нибудь отнесу, – я взяла пару тарелок со стола.
– Нет-нет, – Анжела отняла у меня тарелки и поставила на стол. – Сегодня ты – гостья. Иди к мужчинам. Мы сами все подадим.
Я пошла в сад. Амир с Айболитом и Рафиком сидели за столом и бурно обсуждали футбол. Я подошла к калитке и открыла ее. Прямо за ней шумело ярко-бирюзовое море. Я сделала всего два шага, как вдруг кто-то схватил меня за плечо.
– Стой! – раздался за спиной голос Амира. – Ты куда? – вся его доброжелательность улетучилась.
Глаза сузились, ноздри затрепетали от злости.
– Я к морю хотела. Вот же оно, рядом, – растерялась я.
– Запомни, что скажу: ты никуда не выходишь без разрешения. Только в сад. Если хочешь к морю, должна спросить.
– Но оно же рядом. Почему нужно спрашивать?
– Потому что ты – моя жена. А море за забором. Оно не на моей земле. Повторяю еще раз: без моего разрешения ты не выходишь за забор. Поняла меня? – он больно сжал мою руку.