Вторая жена доктора Айболита

Халь Евгения

– Можно и позже, – снова улыбнулась Белла.

– Сходи глянь, Белла, – буркнул Натан, бросив на нее такой взгляд, от которого она тут же поспешно встала.

Раиса повела ее в мою комнату. Я поплелась за ними.

– Вот золото, – Раиса открыла шкатулку, что стояла на туалетном столике, и принялась вытаскивать оттуда ее же собственные украшения, которые она выдала за мои.

Я никогда не любила золото. Мне больше нравилось серебро, да и то без фанатизма.

– А это от меня, – Белла достала из сумки бархатную коробочку и протянула мне.

– Ой

зачем же вы? – всплеснула руками Раиса.

– Как зачем? – удивилась Белла. – Мы тоже соблюдаем традиции. Подарок от свекрови. Теперь же всё в сокращенном варианте. Гудушпенду уже не делают.

– Да, – покачала головой тетка. – Уже никто и не помнит почти.

– Гудушпенду – это когда из дома жениха идут с подарками для невесты, – пояснила Белла, заметив, что я не понимаю, о чем речь. – Я еще помню, как в моем детстве в Дербенте из дома жениха выходила такая процессия. Сначала жених, потом музыканты, а за ними женщины с подносами на голове. А на подносах были тэбэхo – подарки. Ты открой коробочку, дочка.

Я открыла. Раиса ахнула. На бархатной подушечке лежали длинные бриллиантовые серьги, оправленные в белое золото, и кольцо "маркиз", в центре которого красовался крупный изумруд в окружении бриллиантов.

– Давай помогу надеть, – Белла ласково убрала прядь с моего уха и сама продела серьги мне в уши.

Я надела кольцо.

– Ай, какая красота! – цокнула языком Раиса.

– Не знаю, кто красивее, – улыбнулась Белла. – Ты, Марья, или бриллианты.

– А здесь вот вещи. Всё есть! – гордо заявила Раиса, открывая шкаф. – Пальто, шуба, сапожек четыре пары, – она начала вытаскивать вещи из шкафа, но Белла, взглянув на меня, схватила ее за руку.

– Не нужно, дорогая, – мягко попросила она. – Знаю, что вы достойные люди и всё у вас есть. Давайте просто посидим и поболтаем, пока мужчины заняты. Познакомимся поближе.

– Да, но вы же еще не видели сервизы, – огорчилась Раиса. – И белье. Чистый хлопок и два шелковых комплекта на первую брачную ночь.

– Я вам верю на слово, – кивнула Белла. – Девочки, пойдемте лучше чай приготовим. На кухне, в тишине. Мне на кухне всегда уютнее всего.

– Понимаю, – улыбнулась Раиса. – Сама люблю. Единственное место, где можно указывать мужикам, что делать.

Раиса вышла из комнаты. Я пропустила Беллу вперед, но на пороге она задержалась и прошептала:

– Я знаю, что ты чувствуешь. Сама очень не хотела замуж. Страшно покидать родной дом и идти к незнакомому мужчине. Никто из нас, женщин, не хочет этого. Но потом привыкаем. Вот увидишь: всё наладится.

– Надеюсь, – осторожно ответила я.

Понимая, что она пытается максимально сгладить ситуацию, я все же не могла на нее полагаться настолько, чтобы начать жаловаться и ныть. В любом случае, даже при всем ее хорошем отношении, она будет на стороне своего сына. То есть, во враждебном лагере.

Мы приготовили чай и подали его в гостиную. Я села рядом с отцом и Раисой. Амир оказался напротив. Он отхлебнул чай, но при этом продолжал смотреть на меня поверх чашки. Его глаза буквально гипнотизировали меня. Миндалевидные,

темно-карие, почти черные, с поволокой и длинными ресницами, они сверкали из-под черных бровей. Странный контраст: его волосы были светло-коричневыми, удлиненными и зачёсанными назад. А глаза почти черными. И брови еще темнее, чем глаза. Из-за этого казалось, что глаза глубоко посажены, хотя это было не так. Но самым странным был его взгляд: неподвижный, почти немигающий, как у змеи.

Как я буду с ним жить, если мне даже смотреть на него страшно? Айболит говорил, что иногда женщины не могут забеременеть от страха и от нервов. Может, в этом мое спасение? Может быть, я вообще не смогу родить ему и тогда он со мной разведется?

– Ой, про пирог забыла! Вот я глупая! – Раиса хлопнула себя по лбу. – Всё подала, а самое главное забыла. А ведь Маша с утра уже с ним возилась. Встала затемно. Хотела дорогой родне приятное сделать., – она вскочила с места.

– Подожди, сестра, – папа схватил ее за руку. – Пирог Машенькин, вот пусть Марья его и подаст. А ты отдохни пока.

– Да, сейчас принесу, – я встала.

– Блюдо возьми большое, с золотой каемкой, – забеспокоилась тетка.

– Знаю, тетя, – я вышла на кухню.

Раиса очень гордилась большим старинным блюдом с каймой из настоящего золота. И сладости для гостей подавались только на нем.

– И нож потом не забудь правильно положить в раковину, хорошо?

Поймав непонимающий взгляд родителей Амира и укоризненный взгляд моего отца, она поспешно пояснила:

– Невестам положено быть рассеянными. Боюсь, как бы нож от молочного пирога не бросила в раковину для мясного.

Она была права. В таком состоянии я могу и мясо сметаной полить и не заметить. Правила кашрута в теткином дома соблюдались очень строго. В кухне было две раковины: одна для посуды, из которой ели молочное, другая – для мясного. Естественно, наборов посуды было тоже по два: чашки, кастрюли, сковородки и прочее четко разделялось на мясное и молочное, и даже хранилось в разных шкафах, чтобы не перепутать.

Я с детства привыкла не класть сыр на бутерброд с колбасой, во всяком случае дома. Но так и не привыкла к этому разделению посуды и иногда путала. В этот момент лучше было выпрыгнуть из окна. Раиса устраивала бурю. Выбрасывала посуду, которую я по ошибке ставила не в ту раковину, жидкой хлоркой мыла саму раковину, а потом звонила отцу и рыдала, что из-за меня приходится всё время покупать новую домашнюю утварь. И что сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит.

– Это хорошо, что вы кашрут соблюдаете, – Натан впервые за всё время улыбнулся. – Я заметил, что в Москве многие отошли от этой традиции, что совершенно недопустимо. Как же можно назвать дом еврейским, если в нем не соблюдают главную заповедь разделять мясное и молочное? Мы поэтому с Беллой здесь, в Москве, крайне редко у кого-то дома пьем или едим. Спросить про кашрут неудобно, но нарушать заповедь нельзя. Поэтому просто отказываемся от всего, что предлагают.

– У нас вам бояться нечего, – заверил их мой папа.