Вторая жена Пушкина
Шрифт:
– - Мадемуазель!
– - воскликнул он.
– - Разумеется, я настоящий. Если позволите поцеловать вам ручку, вы в этом убедитесь. Вы -- прелесть, чистый ангел.
– - Зачем же ручку?
– - нимфетка сделала глазки.
– - Кто сейчас ручки целует? Поцелуйте лучше в губы.
И не дав Пушкину задуматься, бросилась к нему на шею. Пушкин обнял ее за тонкую талию и стал что-то шептать на ухо. Нимфетка обмякла, будто сейчас, здесь готова упасть с ним на пол.
Краска бросилась в лицо Диане. Господи, зачем я привела его сюда? Зачем он ожил? Ведь я его теряю! Мертвый, он был мой и больше
Вокруг стала собираться толпа. Диана возмутилась, вырвала Пушкина из объятий нимфетки и влепила ему пощечину. Руке стало больно: она ударилась о деревяшку. Слезы брызнули из глаз, дотекли до рта, она почувствовала на языке их соленый привкус.
Было утро, за окном на углу скрежетал трамвай. Пушкин лежал рядом и смотрел на свою girl- friend. Надо было вставать и бежать на работу.
9.
Сомнений нет, он любит только ее, Диану, принадлежит только ей. Но этого было мало ее жадному воображению, которое требовало и логики, исторической обоснованности, и, так сказать, легальности. Как биографические детали жизни Пушкина ни обходи, невозможно им противоречить: Наталья его жена, а Диана -- нет. Надо получить свое законное право быть рядом с ним. Ее совершенно не смущает, что он жил тогда, а она -- теперь, когда он уже умер. Важно другое: как же стать его законной женой?
В Вербное воскресенье Моргалкина пошла к заутрене в церковь к отцу Евлампию. Познакомились они еще в университете: вместе оказались на уборке картошки, и он Моргалкину по части Самиздата просвещал. Он же ее, как только все можно стало, крестил. В миру Евлампий был Евгением, а раньше советским экономистом, работал в Ленинградском управлении торговли, засыпался на взятках. Господь его просветил, укрыл в монастыре и послал в духовную академию.
Отстояв воскресную службу, Диана подошла к отцу Евлампию, сказала, что разговор у нее конфиденциальный. Он ее в сторону отвел, ухо наклонил. Она оглянулась, не слышит ли кто, и прошептала:
– - Мне надобно обвенчаться с одним человеком, но тайно, на дому, как делали иногда предки.
Евлампий тоже историю знал, но тут сразу остерег ее, перекрестив:
– - В церкви надобно, по закону, с бумагой из ЗАГСа.
– - Какие теперь законы?
– - возразила она.
– - Мы сперва Божеское одобрение хотим получить... И срочно надо, я заплачу, сколько скажешь. Знать никто не будет. Тут рядом.
Она долго его уговаривала, пока он по старой дружбе не согласился.
– - Когда?
– - Прямо сейчас.
– - Тогда быстрей, -- сказал он.
– - А то у меня впереди обедня и начальство из епархии грозилось нагрянуть.
По дороге отец Евлампий молчал, только на часы то и дело поглядывал да рясу руками над лужами приподнимал. Моргалкина привела его домой. Она знала, что соседи все на садовые участки отбыли. Войдя в комнату, Евлампий спросил:
– - Ну, где твой жених, которому так приспичило?
Тяжелая зеленая штора закрывала свет в окне. Диана сперва молча зажгла две свечи, будто не слышала вопроса. Потом, раздвинув книги, вынула из шкафа почтовый конверт, извлекла две бумажки по сто долларов и протянула Евлампию. Деньги он опустил в карман рясы.
– - А жених-то?
– - опять спросил он.
Деваться было некуда, она указала на Пушкина, прислоненного спиной к шкафу.
– - Да вот он.
Палец в рот от удивления положил отец Евлампий да чуть не откусил. Зажмурился, опять открыл глаза, поморгал, проверяя зрение, перекрестился, закряхтел и выдавил из себя:
– - Ты шутишь, девка! Не может того быть, чтобы серьезно...
Моргалкина уже надела фату, заранее приготовленную, молча встала рядом с Пушкиным, опустив очи в пол. Ждала.
Отец Евлампий, готовый выбросить деньги и бежать, сунул руку в карман. Пошелестел купюрами, посопел, размышляя. Не в деньгах дело. Деньги вернуть можно. Чудит она, несчастная раба Божия. Конечно, в данном случае не имеется полного умственного благополучия, но ведь Господь, в отличие от людей, всегда терпим и снисходителен к человеческим слабостям.
– - Боюсь я, -- вслух произнес отец Евлампий и опять осенил себя крестным знаменем.
– - Вот ведь ситуация, прости меня Отче.
– - Начинай, чего же ты?
– - А вот что... Ты, Моргалкина, на кресте поклянись: этого -- никому! Ни единой земной душе!
Диана кивнула. Он поднес к ней распятие. Она его поцеловала.
Отец Евлампий, все еще неуверенный, переступил через протест внутри себя и стал читать молитву, стараясь не глядеть на Пушкина. Перекрестил их обоих, спросил, согласна ли она стать женой (не сказал кого), и нарек их мужем и женой.
– - А кольца?
– - спросила Диана, когда он повернулся уходить.
Глаза его расширились. Страх застыл в них или смущение, а может, то и другое вместе.
– - Обменяйтесь кольцами, -- торопливо пробормотал он.
– - Обменяйтесь... Обменяйтесь... Прости, Господи, нас, грешных детей твоих...
Моргалкина открыла пожелтевшую коробочку и надела Пушкину на безымянный фанерный палец обручальное кольцо своего отца. Потом вынула второе, материно, и надела себе.
– - Ну, с Богом! А я побежал, -- у двери отец Евлампий оглянулся.
– Смотри, дочь моя, помни о клятве. Никому! Кривая нынче жизнь...
Так Моргалкина стала второй законной женой Александра Сергеевича -Дианой Пушкиной.
Любовник он был первоклассный, божественный, лучший в мире, хотя предыдущего опыта для сравнения у мадам Пушкиной не имелось. Теперь она стала почти счастлива. Почти, ибо один дефект в их отношениях и теперь оставался, несмотря на жаркие ночи, когда она его обнимала, никак не преодоленным: она все-таки оставалась девственницей.
В следующее воскресенье утром она опять пошла в церковь просить Господа: сделай один-единственный раз исключение, верни к жизни раба твоего. Преврати деревянное тело в нормальное, чтобы дышал, чтобы сам обнимал. Оживи хотя б ненадолго. Хоть бы один-единственный раз не мне с ним, а ему со мной поговорить, чтобы сам признался, как любит меня. А то ведь все время только я говорю и за него, и за себя. Для меня он и так живой, конечно, абсолютно все у меня с ним замечательно. Вот только почему-то зачатия никак не происходит -- ни непорочного, ни порочного. Оживи мужа мово, Боженька, чтобы показал, как меня любит. И чтобы ребеночек почувствовался.