Вторая жена
Шрифт:
— У неё много детей?
— Двое. Мальчик и девочка.
Ну вот, всё сошлось. Лена, Лена, как не стыдно было искать в словах мужа ложь? Конечно, ты задела его этим, а сама бы не заделась, если бы он перестал доверять тебе? Вся моя настороженность идёт как будто бы от предубеждений, от стереотипного восприятия мусульман, которых часто считают обманщиками и бабниками. Но зачем всех грести под одну гребёнку? Набиль не стал отпираться, что с Фатимой у него что-то было, честно сказал об их исчерпавших себя отношениях. Меня задело,
— Малик, а… у вас второй раз жениться можно вообще без проблем?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… в Европе и России печать в паспорте ставится только одна, второй брак официально не провернёшь, а как с этим здесь?
— Здесь точно так же. Марокко пытается быть светским государством, и по документам брак один.
Так они всё-таки задействуются при свадьбе? Тогда почему Набиль не взял мой паспорт?
— Но многожёнство ещё есть? Как же тогда оформляется второй брак?
Малик растерянно почесал затылок, опустил взгляд к ногам:
— Я не интересовался этим вопросом. К чему он мне, когда у меня и первой жены нет? Но никах не требует печати в паспорте или свидетельства о браке, а именно им оформляют второй, третий и четвёртый браки.
— То есть, законной женой является всё-таки только одна?
— Смотря что брать за закон. Для многих законы шариата важнее светских. А по ним все четыре равны между собой, ведь вторую жену и нельзя завести, если не дашь ей всего того же самого и в тех же количествах, что и первой. Обязательно нужно дать отдельный дом, если не можешь — жениться нельзя.
— И первую жену тогда вообще не спрашивают?
— Как же? Без её разрешения тоже нельзя, она должна дать согласие, она должна знать.
Я выдохнула. Стало быть, второй раз Набиль жениться без моего благословения не сможет? Что ж, ислам всё-таки не так несправедлив, как мне показалось в начале.
Глава XIX
Я не стала усугублять и возвращаться к выяснению отношений. И хотя Набиль вернулся вечером ещё натянуто-напряжённый, я сделала вид, что ссоры не было, заговорила о стороннем, и всё быстро наладилось. Лучше всего нас примиряли занятия любовью, которым мы готовы были предаваться часами.
Приняв после всего душ, я вернулась в спальню. Муж писал что-то в телефоне, но, отвлекаясь от него на меня, отложил его на тумбочку. Забравшись на постель, я привалилась к Набилю, положив голову на плечо.
— А какой у тебя пароль на телефоне?
Он удивлённо опустил ко мне лицо:
— Зачем тебе?
— Это секрет?
— Нет, но какой смысл? Там же всё на арабском, ты ничего не поймёшь.
— Да я и не собираюсь ничего читать, просто интересно, что тебе особенно запомнилось. Обычно же свой день рождения ставят, а раз у тебя не он…
— Ты что, — резко нахмурились его брови, — уже пыталась подобрать пароль?
Я опомнилась. Зачем только сказала? Но я не думала, что из-за такой ерунды можно сердиться!
— Не пыталась. Когда сестра тебе писала, я хотела приблизить её фотографию, но телефон был заблокирован, вот я и попробовала ввести цифры…
— Я не понимаю, — отодвинулся он от меня, вынудив выпрямиться и смотреть на него, — чего ты ищешь? Приблизить фотографию сестры? Для чего?
— Любопытно, похожи вы или нет, как одеваются у вас женщины…
— Чего ты добиваешься, Элен?
— Я? — с губ какой-то нервный смешок сорвался. — Я ничего не добиваюсь, я не понимаю, что в этом такого? Вот, у меня нет никаких секретов, — я дотянулась до своего телефона на тумбочке со своей стороны, протянула его Набилю, — у меня даже не стоит пароль, и всё на французском. Бери, смотри.
— Мне это не нужно, потому что я доверяю тебе! — он встал с кровати и, выставив руки в бока, отвернулся, явив мне спину. — Что с тобой такое происходит? Каждый день ты находишь, как всё испортить!
— Что испортить? Я не понимаю! Что я такого сказала или сделала, я полюбопытствовала…
— Кого ты обманываешь? — он зыркнул на меня через плечо. — В Париже ты была такой лёгкой, такой чудесной, такой любящей! А став женой решила, что должна всё и всюду контролировать? Что дальше? На цепь меня посадишь и не выпустишь из дома?
Хмыкнув, он собрался покинуть спальню, но я, соскользнув с простыни, догнала его и обняла, не дав уйти.
— Набиль! Пожалуйста, перестань сбегать, когда мы разговариваем…
— Я не сбегаю, а ухожу от глупостей, которые мне не нравятся. Что я должен делать, оставаясь? Объяснять тебе, насколько глупо ты себя ведёшь?
— Да почему я веду себя глупо?!
— Вот! О чём и речь. Ты даже не понимаешь.
— Ну, знаешь ли, ты в Париже тоже был куда вежливее и нежнее, — насупилась я, пытаясь, как было раньше, встать в позу, чтобы заставить его уступать.
— Так и задумайся, почему я делаюсь грубым! Как тебя ещё заставить понять, что твои приступы подозрительности неуместны? Что взбрело тебе в голову? Я же весь твой! Днём на работе, ночью — с тобой, моей женой. Чего ты ищешь? Опять Фатиму?
— Нет… — опустила я взгляд. Может, он прав? Неосознанная ревность вырывается наружу. К тому же, в Париже у меня была работа, было на что отвлекаться, а здесь я целыми днями ничего не делаю, в отличие от Набиля, вот и забиваю себе голову всякой ерундой. — Извини. Я… не хотела тебя задеть.
— Забудем об этом, ладно? Только пообещай, что прекратишь эти попытки, перестанешь следить за мной, как за преступником! Это ужасно раздражает, хабибти, правда. Чем я заслужил такое унижение?
— Я больше не буду. Постараюсь, по крайней мере.