Вторая жизнь Дмитрия Панина
Шрифт:
– И что она?
– Мне показалось, что она даже обрадовалась. Сказала, что устала врать, что влюбилась, как никогда в жизни.
– А вы что?
Валере показалось, что следователь, который представился как Вадим Петрович, проявлял к ситуации не профессиональный интерес.
– А я что? Я не ожидал, опешил. Думал, она будет врать, отнекиваться, а она прямо в лоб мне: я влюбилась.
Валера рассказывал историю последних месяцев своей супружеской жизни впервые, и даже забыл, что находится в кабинете следователя и является подозреваемым в убийстве.
– А вы?
Валера морщился, вспоминал.
– Я сказал, что она идиотка и шлюха, ну я не шлюха, а покрепче выдал.
Тут Валера замолчал надолго, он не хотел воспроизводить Ленин ответ, это звучало бы как уловка с его стороны, но всё же продолжил через паузу:
– Лена сказала мне "я этого не переживу..." и заплакала.
– А вы?
– Да что вы всё выспрашиваете? Душу вытягиваете. Я не знал, как поступить. Можно было набить морду этому Пете, чтобы не зарился на чужое, но ведь она от этого его не разлюбила бы, пусть он трижды был бы бит. Да это легко сказать "набить морду", а я и в детстве драчуном не был. А как бы Вы поступили, уважаемый Вадим Петрович, если бы ваша жена сказала, что до смерти влюбилась в другого?
Вадим Петрович как-то сник, перестал буравить Валеру взглядом, посмотрел на стол, на свои руки, потом сказал:
– Мне такие вещи решать не пришлось. Я просто пришел домой и нашел записку: мол так и так милый Вадик, прощай, не поминай лихом, развод оформим позднее.
Стало тихо, и в тишине пронзительно зазвонил сотовый у следователя. Он поднес его к уху, сказал:
– Да, слушаю.
И через паузу:
– Да, слушаюсь, скоро уже.
Вадим Петрович поднял глаза на Валеру и, хотя звонок перебил их и можно было промолчать, Валера сказал:
– Может это лучше, чем как у меня.
– Может и лучше, - согласился почти весело следователь.
– И всё это было три месяца назад.
– Да, - сказал Валера.
– Я купил себе детский раздвижной диванчик и спал на кухне. Ждал, может она очухается, пройдет у нее эта напасть, и всё наладится. Не готов я был к разводу...
– А когда она не опомнилась, Вы её того...
И Вадим Петрович провел рукой по горлу.
Валера передернулся:
– Я не могу себе представить, что её нет в живых, не могу, так мне гнусно от одной мысли, а ты всё гнешь, что я её убил. Да, я не мог смириться, что она с другим, но думал, найдутся какие-нибудь пути, разрешится ситуация. Я даже не знал, приму ли я её обратно, или вообще не смогу с ней жить, всё её хлыщ Петя будет мне мерещиться...Ну не убивал я её, и даже не думал об этом! Я бы скорее его убил...
Валера сорвался на крик.
Вадим Петрович пододвинул ему бланк.
– Подпишите
– Что это?
– Подписка о невыезде.
И неожиданно, в лоб:
– А он мог её убить?
Валера чуть не спросил:
– Кто?
– но раньше понял.
– А ему-то зачем? Он на ней не женат, перестал встречаться и всё тут.
– Так Вы думаете это не он?
– Думаю, что нет. Кишка тонка. Он из тех, из альфонсов, а убивать...
Валера покачал головой.
– Но Вы не оставляете нам выбора. Ни Вы, ни он её не трогали, а куда она могла деться?
– Я не представляю...
– Думаете самоубийство?
– А труп где? Нет, если Лена решила с собой покончить, ей было б наплевать, найдут тело или нет. Она бы прятаться не стала.
– Но может, она утопилась?
– Трудно себе представить, она была прекрасным пловцом. Так что ищите. А я буду ждать, вдруг придет.
И Валера ушел.
34
Разрыв с мужем произошел для Виолетты не так безболезненно, как это могло показаться со стороны, и как считал Валера.
Колебаний, как поступить, у
Безумная, кровавая выходка мужа, закончившаяся скорой помощью, дальнейшим объяснением с врачом, из которых она, исходя из диагноза, незамедлительно сделала свои выводы: он был болен, и она не виновата в том, что произошло.
Виолетта не собиралась жить с мужем, который не просто болен, а болен такой болезнью, которую надо усиленно скрывать, стыдясь окружающих, и с которой у Димы не было ни малейшего шанса стать тем, кем она мечтала его видеть, а это означало, что более восьми лет совместной жизни и все её усилия по налаживанию быта, по созданию комфорта, все скатерти, салфетки, сливки по вечерам, чтобы подкормить мужа, - всё было напрасно, псу под хвост, как выразилась её мать, узнавшая обо всем произошедшем и полностью поддерживающая дочь в её решении расстаться с мужем:
– Я ночами спать не буду, всё время буду думать, что этот шизофреник с тобой что-нибудь сделает, - сказала Елизавета Михайловна Виолетте, - рвать надо решительно и больше никогда, никогда никаких контактов. Он для тебя умер, и для Миши тоже. Слава богу, что он прописался у матери, чтобы комната не пропала, теперь он уйдет туда жить, а вещи мы с отцом сами отвезем, впрочем, он не стоит того, чтобы ему ещё вещи отвозить за все те безобразия, что он учинил.
Решение было принято, и мать мгновенно, как это она умела, уже во всевозможных деталях обдумала возникшую ситуацию, как будто она месяцами до этого размышляла, как нужно будет поступить в подобных обстоятельствах. На самом деле Елизавета Михайловна такого оборота дел не ожидала, но детство свое она, в отличие от дочери, провела в коммунальной квартире в особнячке на Сретенке, в комнатах клетушках с высокими потолками, с одной ванной, одним туалетом и одной кухней на 12 семей, где каждый держал круговую оборону от всех остальных, и выживал лишь тот, кто мгновенно умел всякое возникшее на жизненном пути препятствие устранить и даже обернуть в свою пользу, в этом умении выжить и, не задумываясь, смять, уничтожить другого мать значительно превосходила дочь, выросшую в тепличных условиях отдельной квартиры, превосходила, несмотря на высокообразованность последней (Елизавета Михайловна дальше курсов секретарей не прошла, ей её секретарства хватило, чтобы устроить жизнь по высокому разряду).
На душе у Виолетты, несмотря на полную поддержку матери, кошки скребли: ей было жалко себя, своих потраченных втуне усилий, своих молодых лет, посвященных недостойному человеку, и нужно было возродить себя из пепла, восстать, начав жизнь с чистого листа.
Не совсем с чистого, Миша оставался при ней, и наличие сына давало ей надежду, что не впустую потрачены были годы, и если один из мужчин, муж, не оправдал её чаяний, то сын, возможно, оправдает.
Виолетта всегда знала, что именно она хочет, и вовсе не ждала, что ей это принесут на блюдечке с голубой каемочкой.
Она родилась, чтобы завоевать мир, эта темноволосая синеглазая девушка, счастливо прихватившая при рождении наиболее выдающиеся черты родителей: от отца ум, от матери напор. Прибавьте к этому молодость, красоту, веру в свою звезду, материальное благополучие, и перемешайте всё - и вот, по воле слепого случая эта гремучая смесь оказалась с Димой на одном факультете, на одном курсе и в одной группе. Виолетта привыкла брать всё самое лучшее, и по тем критериям, которые считались за основные на физтехе, а именно сообразительность, знания, трудолюбие, Дима был самый лучший. На жаргонном языке студентов, наличие всех этих факторов, особенно первого в одном человеке, высоко поднимала его над окружающими и на него навешивали почетный ярлык: секущий мужик.