Второе дыхание
Шрифт:
– И он заметил, что вы лазили в его сверток? – спросил я, когда Гленда остановилась перевести дыхание.
– Нет, не заметил. Но я боялась, что он заметит, потому что он все время ошивался поблизости… и я никак не могла положить этот порошок на место, поэтому я сунула его в свою сумочку вместе с бумажкой, и он по-прежнему был там, когда мы заехали на конюшню к Оливеру Квигли по дороге на скачки в Ноттингем накануне ленча у Каспара Гарви. И я полезла в сумочку искать помаду, а бумажка выпала, и порошок высыпался в ведро с овсом, который приготовили для одной из лошадей Оливера. Я сделала это не нарочно. Я не знала, что лошадь заболеет. Но Джорджу я ничего не сказала, потому что боялась. Просто оставила
– И вы видели, которой из лошадей досталось то ведро? – спросил я. Я был совершенно ошеломлен, но верил Гленде.
Глаза у нее расширились, и она ответила:
– Нет…
– Гленда! – протестующе воскликнул я.
– Ну ладно, ладно, вы правы… Да, я видела, в какой денник его понесли, но я не знала, что там стоит кобылка Каспара Гарви. Я даже не думала об этом, пока Белл не сказала, что у кобылки, возможно, лучевая болезнь. И тогда я поняла, чем на самом деле может заниматься Джордж во всех этих поездках и почему он мне врет. Он покупал взрывчатку, из которой бомбы делают. Потому я и попросила вас разобраться в том, что он говорил про те места, где бывал. Господи, хоть бы Белл поскорее приехала!
Я мысленно присоединился к ее молитве.
– Гленда, – спросил я, – а в Донкастере Джордж уже знал, что я обещал разобраться с этими его неувязками?
– Знал, конечно! Я ему сама сказала. Я знала, что он не причинит мне вреда, пока кто-то еще может его выдать.
Гленда в своем новом, не столь лощеном издании все же по-прежнему была чересчур наивна. Мне все больше и больше хотелось смыться из дома Джорджа до того, как он вернется. Но тут наконец появилась Белл. Она сообщила, что успела собрать чемодан, повздорить с отцом и позвонить Крису по телефону, чтобы уговорить его уступить ей свою спальню.
Белл не спеша усадила Гленду в свою машину, продолжая утверждать, что спешить нам абсолютно незачем.
– Это позволит нам избежать сцены, – возразил я. И вот наконец наш маленький караван двинулся в сторону Лондона.
Джет бросила взгляд в мою сторону и спросила:
– Ты как?
– Ох, не спрашивай.
– Я не все поняла из того, что сказала Гленда.
– Ты пришла к середине спектакля.
– Этот порошок – это был уран?
– Судя по тому, что он был завернут в папиросную бумагу и хранился в свинцовом контейнере – судя по описанию, та «коробочка» была свинцовая, – это могла быть обычная урановая руда, а могло быть и какое-то другое радиоактивное вещество, испускающее альфа-частицы.
– И Джордж, значит, торгует ураном? Гленда права?
– Наполовину. Он сводит между собой людей, которые знают, где можно приобрести обогащенный уран и плутоний, с людьми, которые хотят их приобрести. Однако тот серый порошок не мог быть материалом для бомб, иначе бы кобылка сдохла.
Я рассказал Джет об «Объединенной компании», которая выжила с острова Трокс его обитателей. Джет сказала, что теперь ясно, отчего моя бабушка целыми днями грызла свои наманикюренные ногти.
– Ну, тогда смотри не пугай ее еще больше. А насчет этого щупа…
Я заколебался.
– Ты знаешь, кто его вытащил? – спросила Джет.
– Помнишь, что сказал за завтраком Джордж Лорикрофт?
Джет наморщила лоб.
– Что-то насчет того, что Крис, наверно, оставил щуп на земле в Донкастере, когда закрывал капот.
– Вот именно. Только Крис капот в Донкастере не открывал, так что Джордж этого видеть не мог. Добавим к этому еще несколько фактов. Машина Джорджа стояла на стоянке неподалеку от самолета Криса. Гленда незадолго до того сказала ему, что из-за меня против него могут начать следствие. Он знал, что я был на острове Трокс, но не знал, что именно мне известно. И он мог знать, что масло на ветровом стекле смертельно опасно, потому что год назад был такой случай, и о нем писали во всех газетах.
– Все сходится, – сказала Джет.
– И ничего не докажешь. Он вполне мог приподнять капот самолета и вытащить щуп. А мог и не делать этого.
Немного позже я спросил, почему мы не на том шоссе, которое ведет в Лондон. Мисс ван Эльц спокойно ответила: «Подожди, увидишь», и вскоре после этого она остановилась у тротуара в переулке рядом с широкой и оживленной Мэрилебон-роуд.
– Следуй за мной… в болезни и во здравии, – с усмешкой сказала Джет, и мы очутились в приемной врача, в пристроечке при небольшой частной клинике, которая мне явно была не по карману. Из таблички я узнал, что врача зовут доктор Рави Чанд и он гражданин штата Уттар-Прадеш. Уттар-Прадеш – это в Индии.
– Только ненадолго! – предупредил я. – К половине третьего я должен быть на Вуд-лейн.
Джет ничего не ответила, но, должно быть, сотворила какое-то чудо: не прошло и пятнадцати минут, как меня уже осматривал, ощупывал – короче, выворачивал наизнанку деловитый и высокообразованный врач-индус, непрерывно сверкающий великолепными зубами. Потом врач вызвал Джет – в качестве лица, отвечающего за мое здоровье, – и сообщил ей, тщательно, на индийский манер выговаривая каждое слово:
– Дорогая Джет! У твоего нетерпеливого доктора Стюарта нет никакой лучевой болезни. И к поломанным ребрам его заболевание тоже никакого отношения не имеет. У него развивается сыпь, пока что ее не видно, но через пару дней, а может, и раньше – например, сегодня к вечеру, – на коже появятся вздутия, которые потом превратятся в язвочки. Он заражен инфекцией, которую я пока что распознать не могу. Надо вырастить культуры и сделать анализ крови. На работу ему пока что выходить нельзя. Я могу прописать ему противорвотное. Возможно, эта новость тебя не обрадует, дорогая Джет, – кстати, очень рад тебя видеть, – но я не советовал бы тебе спать с этим молодым человеком, пока мы не выясним, насколько заразно его заболевание.
– Да он мне пока и не предлагал, – сказала моя скромница.
– Это нечестно! – возмутился я. – Кто сказал, чтобы я не спешил? Считай, что предлагал!
Рави Чанд улыбнулся, поразмыслил, разглядывая свои ногти – более светлые, чем кожа смуглых рук, – и порекомендовал мне отдохнуть в постели в его клинике (одному) по крайней мере до завтра или же до тех пор, пока он не выяснит, что со мной стряслось.
– Мне это не по карману, – возразил я, но доктор Чанд немедленно ответил, что здоровье дороже. Он лично позвонил на Би-би-си и всполошил мое начальство. Я провел несколько малоприятных часов: меня тыкали иголками, пичкали таблетками, просвечивали рентгеном, мне сделали компьютерную томографию и довольно унизительные исследования кишечника. Кроме того, меня заставили составить список всех мест, где я побывал за последние два месяца. Дойдя до середины списка, я наконец сообразил, что могло со мной стрястись, и сказал об этом своему индийскому инквизитору. Тот ужасно обрадовался.
– Коровки, значит? Так я и думал! Молочко, значит, некипяченое? Паратуберкулез!
Он нахмурился.
– Однако ни одной из известных форм туберкулеза у вас не обнаружено. Туберкулиновые пробы я сделал с самого начала…
И он умчался – хрупкий, веселый, в твердой решимости раскрыть тайну.
В палате – точнее, спальне, которая сделала бы честь любому отелю, – я включил телевизор. Один из моих коллег вместо меня предсказывал на завтра холодные ливневые дожди и возможное прояснение в Уэльсе во второй половине дня. Я с радостью обнаружил, что тошнота поулеглась. Вечером ненадолго заехала Джет. Она пришла ко мне в антиинфекционной хирургической маске. Джет неосторожно спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Я предоставил ей объемистый список. Она поморщилась.