Второе открытие Америки
Шрифт:
10 апреля. Мы пустились в путь лишь в 10 часов утра. Нам стоило некоторого труда приспособиться к новой пироге, которую мы рассматривали как нашу новую тюрьму. Чтобы выгадать в ширине, мы из веток деревьев устроили на корме нечто вроде решетчатого помоста, выступавшего с обеих сторон за борта.
К несчастью, лиственный навес (el toldo) над этим помостом был так низок, что приходилось либо лежать, ничего не видя, либо сидеть, согнувшись в три погибели. Для небольших судов, поднимающихся по течению до Риу-Негру, такой тип сооружения обязателен, так как лодки необходимо проводить через пороги и даже перетаскивать из одной реки в другую, а потому toldo опасаются делать слишком высоким, чтобы он не оказывал большого сопротивления ветру.
Навес был рассчитан на четырех человек, лежащих на палубе, или на помосте из ветвей; однако ноги выступают далеко за помост, и когда идет дождь, то вы промокаете до пояса. Больше того, вы лежите на бычьих и тигровых шкурах, и покрытые ими ветки деревьев весьма болезненно ощущаются сквозь тонкую подстилку.
Передняя часть лодки была заполнена индейцами-гребцами, вооруженными трехфутовыми веслами в форме ложки. Все они голые; сидя попарно, они гребут в такт, исключительно точно соблюдая ритм. Их песни печальны и монотонны. Маленькие клетки, в которых жили наши птицы и обезьяны и число которых увеличивалось по мере того, как мы двигались вперед, были привязаны одни к toldo, другие к носу лодки.
Это был наш странствующий зверинец. Несмотря на многочисленные потери от несчастных случаев, в особенности от гибельного действия солнечного зноя, по возвращении на Касикьяре у нас насчитывалось четырнадцать птиц и обезьянок. Натуралисты-коллекционеры, которые хотели бы привезти в Европу живых животных, могли бы в обеих столицах, расположенных на берегах Ориноко и Амазонки или в Гран-Пара, заказывать специальные пироги с двумя рядами клеток на передней трети палубы, защищенных от жарких лучей солнца.
Каждую ночь, когда мы разбивали лагерь, зверинец и приборы занимали его середину; вокруг были расположены сначала наши гамаки, затем гамаки индейцев, а по наружному краю разводились костры, считавшиеся необходимыми для защиты от нападения ягуаров.
На восходе солнца обезьяны в наших клетках откликались на крики обезьян в лесу. Есть что-то печальное и трогательное в этом общении между животными одного вида, которые выражают взаимные симпатии, не видя друг друга, и из которых одни наслаждаются свободой, а другие скорбят об ее утрате.
В столь загроможденной пироге шириной меньше трех футов высушенные растения, баулы, секстант, компас для измерения наклонения и метеорологические приборы можно было поместить лишь под решеткой из веток, на которой нам приходилось лежать большую часть дня. Чтобы достать что-нибудь из баула или чтобы воспользоваться каким-нибудь прибором, нужно было пристать к берегу и высадиться.
К этим неудобствам присоединялись мучения от mosquitos, набивающихся под низкий навес, и зной, излучаемый пальмовыми листьями, верхняя поверхность которых все время подвергается действию жгучего солнца. Мы то и дело, но всегда безуспешно, пытались улучшить свое положение.
Один из нас, спасаясь от насекомых, прятался под простыню, а другой настойчиво просил разжечь под toldo костер из сырых веток, чтобы отгонять насекомых дымом. Из-за боли в глазах и усиления без того удушливой жары оба средства оказались непригодными. При более или менее веселом характере, при взаимно благожелательных отношениях, при наличии живого интереса к величественной природе громадных речных долин путешественники легко переносят бедствия, которые становятся привычными.
Я упоминаю об этих мелочах лишь для того, чтобы обрисовать условия плавания по Ориноко и доказать, что, несмотря на все наше желание, мы, Бонплан и я, могли во время этой части пути провести далеко не все наблюдения, каких заслуживали окружавшие нас явления, чрезвычайно интересные для науки.
Наши индейцы показали нам место на правом берегу реки, где когда-то была расположена миссия Парарума, основанная иезуитами около 1733 года. Большая смертность от оспы среди индейцев салиба была главной причиной уничтожения миссии. Немногих жителей, уцелевших от жестокой эпидемии, переселили в деревню Каричана, которую нам предстояло вскоре посетить.
По свидетельству отца Рамона, в миссии Парарума в середине прошлого столетия наблюдали, как во время сильной грозы выпал град. Это, пожалуй, единственный известный мне пример града на равнине, расположенной почти на уровне моря, ибо в тропиках град обычно выпадает лишь на высоте свыше 300 туазов.
Если он образуется на одинаковой высоте над равнинами и над плоскогорьями, то следует полагать, что он успевает растаять, проходя при своем падении самые низкие слои атмосферы со средней температурой (на высоте от 0 до 300 туазов) от 27,5 до 24 °С. Должен признаться, что при современном состоянии метеорологии довольно трудно объяснить, почему град выпадает в Филадельфии, в Риме и в Монпелье в самые жаркие месяцы, средняя температура которых достигает 25–26°, между тем как в Кумане, в Ла-Гуайре и вообще на экваториальных равнинах это явление не наблюдается.
В Соединенных Штатах и в Южной Европе (на 40–43° северной широты) жара летом на равнинах стоит почти такая же, как в тропиках. Колебания температуры в сторону понижения, по моим исследованиям, также весьма незначительны. Итак, если отсутствие града в жарком поясе на уровне моря обусловлено таянием градин при прохождении ими нижних слоев воздуха, то следует предположить, что эти градины в момент своего образования в умеренном поясе бывают большего размера, чем в жарком поясе.
Мы еще так мало знаем условия, при которых вода замерзает в грозовой туче в нашем климате, что не можем судить, существуют ли те же условия над равнинами у экватора. Я сомневаюсь, что град всегда образуется в той области атмосферы, где средняя температура равняется нулю, то есть расположенной летом в наших краях лишь на высоте в 1500–1600 туазов.
Облака, в которых слышится шум от столкновения градин перед их падением и которые движутся в горизонтальном направлении, мне всегда казались значительно менее высокими; нетрудно понять, что на этих более низких высотах ненормальное охлаждение вызывается расширением восходящего воздуха, усиливающим теплоемкость, токами холодного воздуха из более высоких широт и, главное (по мнению Гей-Люссака), излучением тепла верхней поверхностью облаков.
Мне еще представится случай вернуться к этой теме, когда я буду говорить о различных формах, в каких проявляется град и крупа в Андах на высоте в 2000 и в 2600 туазов, и буду обсуждать вопрос, можно ли рассматривать слои облаков, окутывающих горы, как горизонтальное продолжение слоя, который мы видим непосредственно над собой на равнинах.