Второе Пришествие

Коровин Николай Петрович

– А вы не боитесь неприятностей на работе?
– следователь, до этого улыбавшийся широко и искренне, на сей раз улыбался немного ехидно.

– Моя работа и без того одна большая и глубоко противная неприятность. Если вы туда передадите, хах. Да это смешно. А смысл теперь меня никуда не брать? Какая выгода от этого вам, государству?

– А чем Вас так не устраивает работа?
– первый продолжал говорить предельно благодушным тоном.
– Может, помочь Вам подыскать? У Вас же высшее образование? По какой специальности?

– Не стоит. Не надо. Государственное... управление... или как-то так... Муниципальное... и так далее. Ну вы поняли.

– То есть Вы не смогли сами оказаться во власти, поэтому перешли на сторону ее противников? И думаете пробраться таким образом?
– явно продолжал провоцировать второй.

– Да не хочу я никакой власти. Я справедливости хочу, - сам не зная для чего выпалил Егор последнюю фразу.

– И Вы думаете, митинги даруют справедливость? Как Вы считаете, в чем основная проблема нынешнего государства? Или несколько их даже?

– Не приносят ничего... Да тут уже мертво все... Как справедливость... Все равно, - Егор всеми силами решил подчеркнуть

свое равнодушие к теме беседы.
– Да хоть монархию возвращайте... Царь все же, его не покритикуешь... Да чего хотеть с этим народом? А проблемы вам решать, не мне, вот и отвечайте.

– То есть Вы презираете народ, не ходящий на митинги?
– уточнил первый, меняя тон с радушного на более деловой.
– Они не понимают, как власть плоха, насмотрелись пропаганды, да? Не видят, какое же зло творится вокруг. Наивны и глупы. И есть Вы - честь и совесть отечества, кто понял, кто проникся! Ай да чудо! Красота! Шедевр!
– при этих словах первого Егор вытаращил глаза и засмеялся.

– Я Вам могу повторить еще раз. Мне все равно. Мне власть не нравится, и более ничего. При чем тут остальные? Да пусть хоть ботинки Тупину лижут.

– То есть Вы придерживаетесь либеральной идеологии? А знаете ли Вы...

– Я этого не говорил, - Егор совсем осмелел, что даже перебил второго.

– Но давайте...

– Я не разбираюсь в ваших идеологиях! Это вы их выдумываете? Что мне? Я ваш пленник, значит, вы правы, и вы победили. Делайте со мной что хотите. Сейчас вот допрос, но мне все равно, о чем вы спросите.

– Собираетесь ли вы в будущем ходить на несогласованные с властями акции протеста?
– второй назидательно взглянул Егору в глаза.

– Нет, - тяжело вздохнув, понурился Егор.

Его доставили обратно в камеру, но не надолго. Вскоре его вызвали вновь, но уже не на допрос, а подписать документы. Егор внимательно следил за бумагами, но подвоха не нашел, поэтому все подписал. После этого его отпустили.

Когда он вышел на крыльцо изолятора, был вечер. На телефоне отображались пропущенные звонки из дома. Но перезванивать Егор не стал. Сейчас все внимание Егора сосредоточилось на крыльце, где о чем-то своем мило беседовали две девушки, по всей видимости, работающие в учреждении. Наблюдая за ними, Егор увидел, как из дверей вышел один из допрашивавших его следователей и внимательно уставился на него.

'Догадался? Или просто пришел за мной?' - испуганно подумал Егор.

– До свидания!
– крикнул он следователю и сбежал по ступенькам вниз, не оборачиваясь на девушек.

'Наверное, он сейчас думает, - рассуждал Егор, - ну и чудак ты, первый человек, кого я вижу за наше время, кто не спешит скрыться подальше от треклятого места. Но надо скрываться'. И Егор побежал. И никто не бежал за ним. Это была свобода. Он победил. Но победил себя, и то в какой-то мелочи.

Придя домой он, как обычно, первым делом включил компьютер. Интернет был заполнен картинками с давешнего митинга, а также видеозаписями задержаний на фоне криков 'позор'. Егор досмотрел видео, и тут из ниоткуда вылезла вкладка 'рекомендованное вам', на заставке красовалась полуголая-полуодетая по-военному девушка. Егор сплюнул, отдернулся и, не успев ничего подумать и вообразить, злобно и звонко нажал на крестик. Думать о девушках в милицейской форме он не мог всю ближайшую неделю, до тех пор, пока с ним не случилась еще одна неприятная история, о которой мы и упомянем должным образом.

Глава XVIII. Падение

Вечерело, на углу тротуара перелезла через ограду маленькая девочка и нагло начала лепить снежки из выпавшего на днях обильного снега. Из магазина вышли ее родители, заходившие туда за пивом, и именно их она и выбрала своей первой мишенью. Однако мать ее игривых порывов не разделила. Она начала орать на всю улицу: 'Ты чего кидаешься! А если ты попадешь в прохожего!' Далее девочку схватили за руку и поволокли в неизвестном направлении.

Вообще, замечали вы или нет, но у всех родителей есть этот огромный страх, что ребенок сделает нечто, что не понравится другим взрослым. У многих этот страх даже основной. Еще бы! Ведь не хочется оказаться в неловком положении, обнажив пробелы в воспитании своего драгоценного дитяти. 'Отойди, не мешай дяде', 'не трогай тетину сумку' и так далее - все что угодно, лишь бы убить в ребенке тягу к познанию мира.

Мимо по улице косолапил, сильно шатаясь, молодой человек. Девочка тыкала в его сторону руками, но родители не обратили на пьяного никакого внимания и потащили ее дальше - все в том же неизвестном направлении. Но мы не будем поступать подобным образом и внимание на молодого человека обратим. Каково же будет наше удивление, когда мы признаем в нем... Да, да, по улице плелся, спотыкаясь и охая... Егор! Как же он оказался в подобном состоянии? Да, мы помним, что неделю назад он попал в неприятную ситуацию на митинге... Но неужели эти события связаны? Попробуем перенестись на несколько часов назад и разобраться.

Егор в тот день впервые в своей жизни оказался на таком очаровательном мероприятии, как предновогодний корпоратив. Данный корпоратив состоял из двух частей - официальной и неофициальной. И, в отличие от Коровьева, который мог по своему усмотрению принимать одно из двух подобных положений, здесь последовательность была строгой. И если на первую, официальную часть, высокоградусные напитки проносились тайно, в упаковках из-под сока (это был один из важнейших навыков, среди тонн бессмыслицы, получаемой в школе), то на второй, неофициальной, коллеги рассортировались по интересам и по градусности предпочитаемых напитков, употребляя их в неограниченных количествах. Егор немного просчитался с выбором подобной подгруппы, и в итоге он был пьян, хотя до сей поры выпил суммарно за свою жизнь не более пары стаканов различных алкогольных напитков. С чем было связано текущее настроение Егора, сказать сложно, равно как сложно провести линию к задержанию, случившемуся неделю назад. Даже если бы и можно было прийти к каким-то выводам, то Егору в тот момент от них точно лучше бы не стало. Постанывая, он никак не мог оценить всю тяжесть своего грехопадения; равно как тяжело ему было свое тело, которое отказывалось слушаться. Егор абсолютно не чувствовал

почвы под своими ногами, но надо было идти домой, и иного пути не было. Даже будучи сильно пьяным, Егор смог сообразить, что в таком виде домой приходить крайне нежелательно, поэтому тешил себя мыслью, что морозный воздух прояснит голову. В подобном брожении мы его и встретили с помощью девочки. Он бродил так уже четвертый час, было темно и холодно. В глазах наметилось некоторое просветление, но голова все так же раскалывалась, любая появлявшаяся мысль сразу расплывалась на несколько, он пытался уцепиться за какой-то из этих кончиков, но они упрямо ускользали один за другим и поймать он их не мог. Он поднялся и пошел. 'Надо идти, идти вопреки всему', - думал он, но овеваемая снегом скользкая земля не желала слушаться. Она упрямо ускользала из-под ног, и, как это бывает в перетягивании каната, когда соперники долго не могут сдвинуться с места, а в один момент одна из команд проявляет легонькую слабинку и паровозом уезжает на сторону победителей, так и сейчас, Егор, находившийся на лестнице, ведущей к его дому, слегка расслабился, решив, что сумел преодолеть слабость, совершил широкий шаг и оступился на обледеневшей ступеньке. Словно мешок картошки скатился он вниз, не успев даже охнуть. Пролежав пару минут и одумавшись, пока какая-то девушка в сапогах на высоком каблуке аккуратно переступала через него, опасаясь запачкаться, он попытался встать. И попытка отдалась тупой болью не то в лодыжке, не то в левой руке. На четвереньках он заполз на последнюю ступеньку, и, наконец, разогнувшись, схватился за выступ стены дома. Введя с десятого раза верный код от подъезда, Егор оказался перед одним из заключительных испытаний: мини-пролетом до лифта. Благо, перила были с правой стороны, попытки открыть входную дверь левой рукой все еще отдавались молотковым эхом по всему телу. Он сумел покорить эту вершину и с гордостью навалился всем весом на вожделенную кнопку. Лифт уже поджидал его на первом этаже, двери с шумом распахнулись, и Егор ввалился внутрь, съезжая вниз по стене. Дверь закрылась. 'Почему же мы не едем? Неужели лифт застрял?' - начал тревожиться Егор, прислушиваясь. 'Позвонить?' - взгляд его упал на кнопку тревожного сообщения. Егор приподнялся и случайно бросил взор на зеркало, которое до сих пор было сзади и справа, так как ввалился в лифт он полубоком. В зеркале он увидел опухшего молодого человека, одетого в Егорову куртку... Губы были раздуты, шапки не было. Егор пошарил в кармане: ключи были на месте, там же, в кармане лежал мобильный телефон. Шапка, видимо, осталась на месте падения. Он усмехнулся: еще не все было потеряно. Но собственный вид (а теперь он уже не сомневался, что парень в зеркале - это он, Егор, а не кто-то иной) удручил его. В этот момент хлопнула дверь подъезда, и раздались шаги. Егор вмиг сообразил, что вошедший сейчас вызовет лифт, двери откроются, а Егор предстанет в таком обличьи. А вдруг это кто знакомый из соседей? Егор дернулся и нажал цифру пять. Трудно сказать, как так вышло, но он действительно жил на пятом этаже, поэтому спустя полминуты настал чарующий момент приближающейся победы: он всунул ключ в дверь своей квартиры. Ключ не засовывался, и спустя минуты злобного тырканья он вдруг понял, что пихает в щель не тот ключ. Наконец, дверь поддалась. В этот момент Егора обуял ужас: он вспомнил отражение, и отчетливо понял, что домашние сейчас увидят на пороге не того Егора, к которому привыкли, а вот этого, жуткого даже для него самого парня из зеркала. Он остановился, не решаясь открыть внутреннюю дверь. Он отчетливо представил, как мать (а она и была единственным персонажем, входящим в категорию 'домашние', кто мог оценить его положение, ибо третьим домашним был кот) заняла позицию с обратной стороны двери, вооружившись сковородкой; он подносил и отводил ключ. Сознание немного прояснилось, и он почувствовал легкую тошноту. Он вышел из проема назад и остановился. 'Тьфу, все равно терять нечего, уже напился, придурок', - ударил он себя связкой ключей, отчего левая рука вновь взвыла, и резким движением вставил его в личинку замка и отворил дверь. В квартире была тишина. Егор, сняв быстренько помятые ботинки, на цыпочках прокрался в свою комнату, разделся и заполз под одеяло. Тошнота усилилась, но тут он почувствовал, как наваливается сон. Где-то далеко открылась дверь, зашелестели шаги. Егор вдруг понял, что не спит, а в комнате горит свет. Он осторожно, пряча лицо, прекрасно понимая, что попытка избежать расспросов домашних не удалась, повернул голову. 'Почему ты не отвечаешь на мои звонки? Я тебе уже десять раз набирала?' - строго поинтересовался голос, отдаленно напоминающий голос матери. 'Прости, я плохо себя чувствую... Давай завтра... Живот болит', - промямлил Егор, и собственный голос показался ему еще более жутким, чем тот парень в зеркале лифта. Возможно, это был и не его голос, создалось ощущение, что кто-то транслирует мысли, которые Егор подносит ко рту и выводит подобным образом. Тошнота усилилась, сделавшись почти невозможной. Неудачное движение опять выявило резчайшую боль в левой руке, и Егор почти вскрикнул. Ему стало жутко, захотелось вскочить с постели и кинуться в окно, но слабость атаковала его. Он опустил голову на подушку, усиленно глотая слюну, чтобы хоть как-то подавить неисступляющуюся тошноту.

'Что ты пил?' - поинтересовалась мать, знавшая об этом еще до того, как увидела лежащего Егора и даже до того, как ушла в магазин, позволив тому прийти в пустую квартиру. Егор ничего не ответил, перевернулся и уткнулся носом в подушку. В голове что-то зазвенело, словно кто-то бил в цимбалы. Мир кружился, то порхал, то взлетал. Свет погас, и тьма охватила комнату, и понял Егор, что ему очень и очень плохо. Ему хотелось сейчас прорезать эту тьму хоть тончайшим лучиком света, но его не было. Он привстал. Только сейчас он заметил, что мать сидит около постели на маленьком стульчике, и это было самое неприятное ощущение из всех пережитых за этот вечер. Он ударил себя по левой руке, надеясь, что боль заглушит все сердечные муки. Рука резко отозвалась, в голове помутилось и поплыло. Очнулся Егор уже при свете, со стаканом воды в руке. От прикрывавшего его одеяла пахло свежей блевотиной. В голове кто-то играл в сквош, всякий раз ударяя мячом в разные точки черепной коробки. Мир уходил, покрываясь легкой дымкой; даже с полностью открытыми глазами Егору нельзя было понять, спит он или нет. Не было отчаяния, но боль в левой руке прибывала. Несмотря на нее, он заснул.