Второе пророчество
Шрифт:
Вперед выступила Марча, извлекая из укрепленных на поясе ножен странной формы меч, имеющий широкий листовидный клинок. «Спата», — определила я, припоминая иллюстрации из энциклопедии холодного оружия. Дьюла мягко развернулся на одной ноге, принимая ее атакующий удар на лезвие своей чуть изогнутой мадьярской сабли. Сталь встретилась со сталью, высекая сноп ярких искр. Я услышала певучий лязг и с интересом уставилась на противников, кружащихся в самом удивительном танце из всех, которые мне только доводилось видеть. Ростом оба фехтовальщика ничуть не уступали друг другу, но воин-лугару, даже при всей своей юношеской поджарости, был намного массивнее, чем Марча. А гибкая и стремительная, как
Кончик ее клинка просвистел в каком-то миллиметре от плеча Дьюлы, и юноша невольно побледнел, ощутив близкое дуновение смерти.
— Мальчишка! — надменно заклеймила женщина, нанося новый удар, лишь частично парированный молодым воином. — Куда уж тебе до меня… — Ее меч достиг цели…
На груди юноши сразу обозначился глубокий порез, а его белая рубашка окрасилась алой кровью. Дьюла вскрикнул и покачнулся, тут же поплатившись за свою невнимательность еще одной, куда более серьезной раной, уже на бедре. Я горестно вскрикнула… Несомненно, молодой лугару прошел отличную подготовку, но победить женщину-змею, кажется, не смог бы и сам дьявол — настолько быстро она передвигалась и таким безумным огнем горели ее издевательски прищуренные глаза.
— Чего ты там возишься, убей его! — требовательно каркнул Крюгер, подползая к стене и с облегчением приваливаясь к холодному мрамору. — А потом притащи мне эту наглую ведьму-чаладанью…
Я взбешенно стиснула зубы, но, увы, в настоящее время с моих ладоней срывались лишь слабые искры, свидетельствуя об окончательно исчерпавшемся энергетическом заряде. Слишком много нервов и сил истратила я за последние дни, почти досуха исчерпав запас своих возможностей.
Заметив мои тщетные усилия, обожженный немец саркастично рассмеялся.
— Эх! — хакающе выдохнула Марча, очередным рубящим приемом снова доставая Дьюлу. Юноша вскрикнул и чуть не выронил свою саблю, а из его рассеченного запястья брызнула струйка крови.
— Помоги мне, Ормузд! — громогласно воззвал Калеб, вздымая к потолку Святилища молитвенно разведенные руки. — Надели мои длани силой твоей… — Он резко соединил напряженные ладони… Свод Святилища покачнулся, с потолка посыпались крупные камни, стены и пол храма заходили ходуном…
— Ничего себе! — ошеломленно выдохнула я, едва успев ухватиться за одну из статуй и только поэтому устояв на ногах. — Подобный дар следует называть сейсмокинезом…
А Калеб не унимался. Каким-то невероятным образом удерживая равновесие на зыбко качающемся полу, он имитировал трение плотно сжатых ладоней. Я увидела, как с душераздирающим грохотом стены храма начали складываться внутрь, разваливаясь на куски. Марча потеряла меч и с воем откатилась к самому входу в помещение, сбитая рухнувшим на нее обломком мрамора. Поскуливая от ужаса, герр Крюгер резво полз к ней, позабыв про свой пижонский стек и нещадно марая модные перчатки. В углу уже громоздилась исполинская гора камней, навсегда погребя под собой лучших бойцов арийской расы.
— Уходите! — надрывным шепотом приказал Калеб, обращая ко мне свое искаженное судорогой лицо. По его вискам стекали крупные капли пота, вены на лбу набухли, словно жгуты, губы мертвенно посинели. — Я их задержу!
— Но… — нерешительно начала я, — а как же ты?
— Уходите! — повторно проскрежетал старейшина. — Свод вот-вот обрушится, я не сумею удерживать его дольше пяти минут…
— Бежим! — Дьюла схватил меня за руку и поволок за собой. — Мы должны думать только о тебе, моя госпожа!
Уже переступив порог разваливающегося храма, я прощально оглянулась и успела навсегда запечатлеть в памяти умиротворенное лицо старого Калеба, посылающего мне безмолвное благословение и напутствие… А в следующий же миг храм Митры перестал существовать, превратившись в огромную груду бесформенных каменных обломков, похоронивших под собой и отважного старейшину чалада Чистых, и статую разгневанного бога, и хранимые в Святилище ценности… К небу взметнулись клубы серой пыли, уродуя его невозмутимую голубизну. Дьюла низко опустил голову, скрывая навернувшиеся на глаза слезы.
«Нет, я этого так не оставлю! — мстительно думала я, размазывая по лицу грязь вперемешку со слезами. — Я найду виновных и накажу их за страшное злодеяние, свидетельницей и участницей коего мне довелось стать! Я не успокоюсь, пока полностью не искореню угрожающие нашему миру зло и несправедливость, пока не спасу беззащитных и не устраню нависшую над ними угрозу. И это есть то единственное, что сможет хоть немного искупить добровольную жертву благородного Калеба…»
Разбойник-ветер игриво трепал мои косы, высушивая мокрое от рыданий лицо. Я подняла глаза к солнцу, будто призывая его в свидетели данной мною клятвы. Моя душа полностью утратила хрупкий налет наивности и легкомыслия, покрываясь стальной броней справедливого гнева. И вот тогда, стоя на развалинах обрушившегося храма, я впервые и в полной мере ощутила себя отнюдь не прежней разгильдяйкой Евой, а закаленным бойцом за справедливость, свирепой волчицей, чаладаньей великого народа лугару!
Глава 7
Чужая душа — сплошные потемки, и лучше не рисковать лишний раз да не лезть в нее с фонариком, ибо обитающие во тьме чудовища способны запросто проглотить любого, хоть по недомыслию, хоть из глупости протянувшего к ним руку. Возможно, пусть даже из сугубо благих побуждений, чтобы приласкать и утешить, но это уже не суть важно. Набив шишек и наставив синяков по милости происходящих со мной злоключений, я наконец-то поняла: самое главное в нашей жизни отнюдь не успех, любовь или богатство, а личный опыт, дающийся нам порой ох как несладко. Достающийся нам ценой ошибок, потерь и разочарований, коих я уже успела хлебнуть в полной мере. И опыт сей в первую очередь касается не чего-либо материального, а тебя самой и окружающих тебя людей. Вот, примерно как-то так оно в жизни получается!
И недаром, видать, наставлял меня Калеб в том, что в моей груди бьется вовсе не человеческое, а волчье сердце. Потому что как-то прискорбно вяло отозвалось оно сейчас на его внезапную гибель, без надрыва и настоящего горя. Другая бы на моем месте небось принялась слезы лить в три ручья да в истерике забилась чисто по-бабски, а я — нет, не стала. Вместо этого я лишь злобно зубами поскрежетала, уши — навострила, к пахнущему опасностью воздуху принюхалась настороженно, шерсть, несуществующую, но сейчас фактически ощутимую, на загривке вздыбила, и пошла себе торопкой рысью, через сугробы да прочие препятствия перепрыгивая. А все не случайно, не от черствости моей, а по весьма веской причине: я взяла след, способный привести меня очень и очень далеко — аж к самому логову вожделенной добычи.