Второе рождение Жолта Керекеша
Шрифт:
– Куда же оно понеслось?
– Зуб болит адски, – вяло махнув рукой, сказал Дани.
– Покажи!
Жолт долго исследовал зубы Дани.
– Надо выдрать. Но не сейчас, а когда опухоль опадет.
– И во рту одним зубом станет меньше. Не понимаю, почему зубы не вырастают снова. По-моему, они устроены отвратительно.
– М-м… заячьи зубы бесспорно устроены лучше, – сказал Жолт.
– Почему? – рассеянно спросил Дани.
– Если б у человека они росли так же…
– …то мы бы жевали с утра до вечера.
– Представь такую картину, старик: в класс
– …чтоб обтесать какой-нибудь зуб…
Они засмеялись, но Дани вдруг опять помрачнел.
– Вон твои приятели, – сказал он.
Хенрик, альбинос, с сигаретой в зубах, привалившись спиной к стене виадука и прилизывая белобрысые волосы, что-то такое рассказывал, а дружки его хохотали.
– Хелло! – сказал Жолт.
– Хелло, Жоли! Что с тобой, Даничек? Тебя стукнули по носу?
Дани не ответил. Хенрик, парень с асимметричной челюстью и невообразимо подвижным лицом, чтобы позабавить вновь подошедших, стал, гримасничая, как клоун, пересказывать свою «сногсшибательную историю»:
– Сидит на скамье один тип и девчонку кадрит. Так увлекся, что чертям даже тошно: ничего не слышит, не замечает. Я бритвой по штанам его сзади веду, весь шов распорол, а он и не чувствует. Тогда Бружи, из восьмого «В», да вы его знаете, с другого конца ка-ак запустит гнилым помидором и прямо угодил в черепок. Тут этот тип вскочил, портки с него вниз – так и было задумано, – и знаете, в чем остался? В лиловых подштанниках, старики! А по роже ползет томатный сок… Я думал, сдохну на месте… Что с тобой, Даничек? Не нравится?
– И правда, что подштанники были лиловые? – спросил Дани, когда утих гомерический смех.
– Ярко-лиловые, старик.
– А не зеленые?
– Если тебе приспичило погудеть, я с тобой, деточка, мигом расправлюсь. – И Хенрик угрожающе шагнул к Дани.
Вообще-то он был ненамного выше, но все знали, что Хенрик травленый волк, завзятый драчун и занимается к тому же дзю-до. Дани попятился, но провокационных вопросов не прекратил.
– Каким же лезвием ты воспользовался? Суперфигаро? – спросил он.
– А за это ты моментом схватишь супернокаут.
– Стоп! – сказал Жолт и, уперев в бока руки, стал между ними. – Полегче, Хенрик. Друг мой сказкам не верит.
– А мне плевать на твоих друзей.
– Мой друг имеет полное право усомниться. А как по-твоему? Нет? Я считаю, что такое право у него есть. Кипятиться из-за этого, однако, не стоит!
– Какой кипучий человек, – заметил вскользь Дани. – Заклокотал по всем правилам кипения.
– Но ты, Хенрик, можешь продемонстрировать все, что умеешь, – продолжал Жолт. – Вон «фольксваген». Сними эмблему, и Дани тогда поверит всему. Давай!
Хенрик колебался. Несколько минут он молча жевал резинку, потом выплюнул жвачку и произнес целую речь:
– Идиоты! Дебилы! Форменные кретины! Средь бела дня мы эмблем не снимаем. Но если вам хочется кое-что посмотреть – за мной! Гаврики! Пошли раздавать милостыню!
Два его приятеля, перекатывавшие во рту жевательные резинки, одобрительно хохотнули.
– Жми, Фради [3] , – сказал один сиплым голосом.
– Подадим бедным трудягам, – подхватил второй.
3
Фради – болельщик команды «Вашаш».
– Видели вы когда-нибудь, как раздается милостыня? – спросил Хенрик.
– Нет, не видели.
– Ладно. Кто не видел, увидит. Пошли! Только предупреждаю: громко не ржать, а то садану по загривку. Без шуток.
У продовольственного магазина по улице Тромбиташ Хенрик и двое его приятелей отделились и шепотом держали военный совет.
– Они собираются вытворить какую-то несусветную глупость, – сказал Дани.
– Ну и что? Мы посмотрим, – сказал Жолт.
В магазине все пятеро взяли пустые корзинки и впились глазами в Хенрика. Альбинос подошел к прилавку. Подождал, пока преклонного возраста покупательница возьмет свои свертки, и положил на прилавок монету в пятьдесят филлеров.
– Отложите! – сказал он продавцу.
Продавец, лысый и краснолицый, естественно, ничего не понял.
– Говори скорей, мальчик, что тебе нужно!
– Отложите, – повторил Хенрик, – это ваше.
Продавец вытаращил глаза. Один из жующих резинку дружков захихикал.
– Что это? – в замешательстве спросил продавец, всматриваясь в асимметричную физиономию Хенрика.
– Это? Милостыня! – высунув голову из-за лежавших на прилавке сыров, прошипел Хенрик.
Прошло несколько минут, прежде чем к продавцу вернулся дар речи. О чем-то он, видимо, догадался, и шея его медленно покраснела.
– Что?
– Милостыня! – отчетливо сказал Хенрик и попятился к выходу.
– Товарищ директор! – нечленораздельно залепетал продавец. – Товарищ директор! Этих не выпускать!
Тогда Хенрик поставил у кассы пустую корзину и, обращаясь к кассирше, заныл:
– Будьте любезны, жалобную книгу!
Тучная дама не понимала.
– Что тебе нужно? – спросила она, беспомощно глядя на Хенрика, который умело разыгрывал возмущение.
Приятели отдышались только в Майоре.
– Глупость жуткая, – сказал Дани и прыснул.
– Вот это наколочка. Знаешь, старик, получи он нокаут, и то бы он так не обалдел. А какая у него сделалась рожа! Как будто ее растянули. Вы видели? – взволнованно, жуя жвачку, говорил тощий парень, похожий на вопросительный знак.
– Конечно, – подыграл ему Жолт, – ведь милостыню он получает не часто.
– Теперь в той лавчонке идет конференция. Участники не в силах сообразить, что там такое произошло, – сказал Дани.
– На это у них не хватает паров. Надо вернуться и поддать… Значит, так. Я войду и спрошу: «Скажите, дядя, пожалуйста, не заходил ли сюда мой братишка? Он альбинос. И всем сует милостыню. Такое у него, знаете, хобби. А вам он, дяденька, милостыни не подавал?»