Второе рождение
Шрифт:
– Но-но-но! – возмутился Александр Викторович, – никаких тут! Научите ещё плохому ребёнка. Ты, Виктор, не переживай, не переработаешь. Зарплату свою получишь, как положено, дежурства тоже учтены.
Некоторое время шли молча. За ночь воздух подсох, тучи стали посветлее. Сквозь облака даже чувствовалось солнечное тепло. Шли без карты, как по знакомому месту. Шеф, Анатолий и Пётр как будто каждый день здесь ходили, без карты и компаса, точно держась направления. Виктор узнал только вчерашние срубленные осинки. Весь остальной путь был для него новым.
– Баню ещё не ставим? Пока на реку ходим? – прервал молчание Пётр.
– Да нет, надо бы. Как раз что бы на День намыться, – неопределённо отозвался Шеф. – Давайте тогда сегодня и поставим вечерком.
– Это нам ещё деревья на баню валить?! – удивился Виктор.
– Зачем? Просто ставится больша-а-ая такая палатка, в которой при соблюдении определённых правил можно запалить небольшой костерок, хорошенечко намыться.
– Две надо будет ставить, или одной обойдёмся? – уточнил Пётр.
– Я думаю, народ уже свой, одной хватит. Вторую просто некуда. Две недели назад в одной заводи на Кубенском озере совместно намывались, никого не смущало, – размышлял Шеф.
– Новичков, если что, второй партией, там сами разберутся – дополнил Анатолий.
– Ты как в общей бане себя ощущаешь? – повернул голову к Виктору Пётр.
До ответа Виктора влез с шуткой Анатолий:
– Я в баню не хожу: в мужской не интересно, в женскую не пускают, – засмеялись все.
– Н-не знаю… Не приходилось – растерялся Виктор. Перспектива мыться в группе малознакомых людей смущала… и в тоже время возбуждала. – Ну, это в плавках и купальниках?
– Кто как. В основном, без всего. Но это дело каждого. Тут, как говорится, не хочешь – давай, как хочешь; а хочешь – так давай! Если что смущает – будешь в группе тех, кто не признаёт общей помывки. Со святошей – засмеялся Пётр.
– Это с кем? – уточнил Виктор.
– Да есть тут один пассажир у нас, типа он глубоко верующий, всё такое, а сам такой грешник, слов нет. Молитвы перед каждой едой читает, постоянно долбит всех указанием о необходимости смирения и всепрощения, но если кто из женщин лишнюю пуговку расстегнёт – замумит россказнями о грехе и недопустимости плотских утех. Вроде умный мужик, доктор наук, биолог, а такой унылый зануда! Если бы он утром с нами коллективно писал – наверняка бы прочёл проповедь, какой же храм наше тело, и сколько соблазна даёт бренная плоть, и как её необходимо укрощать.
– А вы его не подначивайте, он вам зудеть не будет, – посоветовал Шеф.
– Дядь Саш, ну как его не подначивать, если он реально бред несёт, когда кусок голой бабы выше колен видит? Давай признаем, что там явная психиатрия на сексуальной почве, – возразил Анатолий. – Да, знаний по предмету у него – не у каждого академика столько знаний. Но как можно в 65 лет быть таким ханжой при нормальной психике? И ты не путай объём знаний с нормами поведения…
– 65 лет? – удивился Виктор. Он не заметил ни одного пожилого человека за всё время.
– Да ему на вид лет 38–40. Не пьёт, не курит, постится. Лицо гладкое, спина прямая. Блюдёт своё тело человек. Говорит, грех большой разрушать то, что Богом дано – пояснил Шеф.
– Так и сексуальное влечение Богом дано. Хотел бы Бог иначе – создал бы людей другими, без причиндалов, – возразил Пётр.
– Ну, а по его теории это как раз дьявольская хитрость, получать удовольствие от секса, – стоял на стороне коллеги Шеф.
– И сказал Господь женщине: «Вот грудь тебе, соблазнять мужчин и вскармливать детей!»… «Охренеть!» – сказала женщина, – «Давай две!» – дополнил Анатолий разговор шуткой.
– Ага… «Разделил отец всё своё наследство между тремя сыновьями. «Охренеть!» – сказал четвёртый» – легко переключился на тему анекдотов Пётр.
В потоке речи Виктор выловил какой-то рассказ про блоху с астмой. Он уже слышал это в первый день… Попросил уточнить. Дядя Саша вежливым тоном повторил рассказ о блохе в лицах:
– Приходит, значит, такая заслуженная блоха в блошиный ЖЭК, ставит чемоданчик на пол и говорит: «Моя собака сдохла. Дайте мне другую жилплощадь». Ей говорят: «Есть свободные сантиметры на усах Иван-Ивановича. Пойдёте?». А чего не пойти? Берёт она, значит, ордер, чемоданчик и прыгает заселяется на усы Иван-Иваныча. Утром возвращается опять с чемоданом, недовольно так говорит: «Я не могу жить на усах Иван-Иваныча, он курит! А у меня астма! Дайте другое место!». Ей говорят: «Как раз появилось место на лобке Петра Петровича. Пойдёте?». Ну, туда, говорит, пойду, тем местом не курят. Утром как фурия влетает обратно в ЖЭК, швыряет чемодан в пол и орёт: «Я так не могу!!! Я засыпаю на лобке у Петра Петровича! А просыпаюсь на усах Иван-Иваныча!! А он курит!! А у меня астма!!!».
Следующие три километра леса Шеф, Анатолий и Пётр наперебой рассказывали анекдоты на самые разные темы. Виктор за всю жизнь столько не слышал. Его только удивило, как же легко его попутчики сменили тему. Мысль о том, что эти люди моются в общей бане и это для них норма, засела в голове очень крепко. Неужели и эта серьёзная Екатерина Сергеевна с Евгением Борисовичем будут со всеми вместе без всего?.. Это не могло быть правдой. Это какая-то фантазия, извращение. Что-то такое… ненормальное… но это же, вроде, нормальные люди…
– … Когда мужчина полигамен – это нормально. Плохо, когда гомопопен! – сквозь смех прозвучал очередной анекдот в тему размышлений Виктора.
К обеду, к половине первого дня, успели сделать 3 фактических шурфа, которые на фото были отражены как 10.
– Не надо зарываться. Во всём должен быть здравый смысл. Даже в халтурном подходе, – просто вслух, ни к кому конкретно не обращаясь, изрёк Шеф.
– А почему этот лес называется пашней? Тут же тайга, считай, никакой трактор не пройдёт – задал Виктор мучавший его второй день вопрос.
– Диалектика, понимаешь. Дизъюнкция. Есть то, чего нет, а называется тем, чем не является. Асиметричный дуализм языкового знака. Ничто не тождественно самому себе. Название само по себе, а сущность вещей – сама по себе… – Дядя Саша произносил в ответ на вопрос бессмысленные слова тихим голосом, сосредоточившись на отрисовывании стенки шурфа. На лист фанеры он приколол лист миллиметровой бумаги и каждый шурф, кроме фотографирования, был ещё и срисован. Заметив удивлённое выражение лица Виктора, Александр Викторович разъяснил нормальным языком: – Оставим философию. По всем документам здесь всё ещё пахотные земли. Ещё в девяностые годы недавнего для нас двадцатого века здесь было поле, стояли деревни. Но природа очень быстро возвращает себе то, что не возделывается человеком. За двадцать-тридцать лет здесь вырос весь этот лес. Но как лес он нигде не учтён. Этим часто пользуются браконьеры от власти… Так называемые «белые пятна леса». Деревья на пашнях вырубают без жалости, прибыль с продажи себе, но формально лесные угодья области никто не трогает. Вот поэтому мы и копаем пашню посреди леса. Привыкай. Мы живём в мире, где всё имеет одно имя, а по факту имеет иную сущность. Как в анекдоте про смородину: «Это чёрная смородина? – Нет, красная. – А почему она белая? – Потому что зелёная».