Второстепенный: Плата
Шрифт:
Седьмой сполз с каменной горгульи, уступив место другому, устало прислонился к стене, запрокинул голову, взглянув на луну, и хрипло захохотал. Объединение разумов не дало прорвавшимся воспоминаниям затмить рассудок. Память упорядочилась, встала в стройную линию. Он, наконец, сумел разглядеть закономерности и ключевые точки. Вспомнил даже злополучный гребень, проклятье которого затмило взгляд. И лицо того скифа, которым родился первый жрец. Вадим ошибся, думая, что это была женщина. Тогда все жрецы Аргимпасы носили женские одежды и украшения. Такая уж у них была форма. Гребень же был вовсе не свадебным даром. Он предназначался
Впрочем, первый жрец, как и эльты, перерождался то женщиной, то мужчиной. Седьмой после проклятья гребня не узнавал… и убивал. Убивал собственными руками, порой напевая песнь жертвоприношения на алтаре Великой Матери. А потом понимал, кого убил, и уходил следом, не выдерживая поступка. Почему-то женщина из первого жреца часто получалась жестокой и циничной, а вот из мужчины чаще выходил милосердный целитель. Как Вадим и Валентина…
Где-то в глубине Седьмого застонал Корион Хов – и забился, продираясь наружу. Вадим и Валентина!
– Наконец-то, – проворчали Владыка и Судья, подавая алхимику руки. – Мы уже думали, что опять не догадаешься.
Корион осознал себя глядящим на порхающих каменных горгулий, с которых эльты слетали к укрытыми щитами людям и пытались обезвредить их оружие. Получалось плохо – люди принесли с собой не только ядерные заряды и ружья, но и гранаты. Корион покачнулся и заторопился вниз со стены.
– Где Волхов?
Фогруф моментально осмотрели и у клуатра заметили неподвижное тело, мальчишеское, щедро присыпанное каменной крошкой и пылью. Корион выругался и кинулся в замок.
Неужели он опять всё понял слишком поздно?
Глава 17. Солнечный жар
Мозаичные полы, покрытые мелкой крошкой и пылью, были неожиданно уютными и удобными. Внутри меня разгоралось странное пламя, жаркое, солнечное. Оно было привычным, родным, знакомым до последней искры. Как будто бы оно горело во мне всегда, но до этого момента просто пряталось в надёжную каменную печь. Сейчас же печь с грохотом разрушили, и огонь вырвался наружу, запылал во всю свою мощь, наполнил каждую клеточку и жилу сиянием. Было жарко, а земля приятно холодила лицо и тело, даже впившийся в бок камень не мешал. Шевелиться не хотелось. Казалось, стоит только двинуть пальцем – и всё это текущее вместо крови сияние вырвется наружу. Да и в целом состояние не вызывало позитива. Не физическое – душевное.
Долго прохлаждаться мне не дали – под ухом раздалось эхо шагов, кто-то большой и сильный сел рядом, осторожно отодвинул кудряшки.
– Вадим! – выдохнул Корион и, аккуратно проверив позвоночник, подхватил на руки. – Вадим, очнись!
Обычно глубокий, бархатный, голос отчётливо дрожал. Да ещё моя голова угодила прямиком ему на локоть, и картинка получилась совсем замечательная. Хоть сейчас на постер какого-нибудь драматического фильма.
– Вадим!
Корион наклонился ближе, и у меня, несмотря на весь раздрай, перехватило дыхание. Он был так близко, что на губах ощущалось тепло. Вот сейчас… Ещё чуть-чуть…
Холодные пальцы пробежались по шее в поисках пульса, и я захихикал от щекотки. Весь драматизм сразу испарился.
– Волхов! – грозно рявкнул профессор, разом войдя в режим злобного тёмного мага. – Что за шуточки? Вы зачем ушли из Больничного Крыла? – Он безжалостно затряс меня за плечи. – Дрянной мальчишка! Совсем совесть потерял, маленький мерзавец! Хочешь меня с ума свести?!
От такого бесцеремонного обращения с моей больной тушкой глаза открылись сами собой.
– Не на-надо меня-ня трясти-ти! – завопил я, звонко клацая зубами. – Ай! Профессор, я язык прикусил!
Профессор добавил ещё и подзатыльник.
– За ваши фокусы, мистер Волхов, вас выпороть мало!
Выпороть? Меня? После всего, что я тут сейчас пережил?!
– Вот сейчас обидно было, – я шмыгнул носом, сморгнул навернувшиеся слёзы. – Из меня тут сердце с корнем выдрали, душу раздербанили и в качестве компоста использовали, а вы… вы… Да я тут сдох сейчас за вас всех!
И отвесил звонкую пощёчину этой вконец офонаревшей морде. Корион от неожиданности только головой мотнул, а меня, воодушевлённого победой, понесло. Пощёчины, удары и толчки посыпались на голову и грудь эльта вперемешку с бессвязными воплями. Корион был в таком удивлении, что даже не сопротивлялся. А я орал, дрался и ревел в голос, потому что огонь в жилах плескался и настойчиво просился наружу, к Кориону, такому вкусному и терпкому. Не сжечь, нет. Согреть. Этого тепла было так много, что я чувствовал себя огромным переполненным шариком. В меня лилось и лилось, а выхода всё не было. И это бесило ещё больше. Я бил и бил, бил и бил… За потерянную часть души, за проклятый гребень, за все мои чёртовы смерти от его руки, за то, что даже выдранная с корнем яблоня не освободила меня от него…
Корион потрясённо внимал, покорно снося всё, и даже не дёрнулся, когда я в запале поставил ему синяк на скулу и выдрал клок волос из виска. Чёрные пряди в кулаке отрезвили. Я растерянно посмотрел на них, разжал пальцы и уткнулся в твёрдую тёплую грудь лбом с совершенно жалким скулежом.
Его руки зарылись в спутанные кудри, погладили по затылку и плечам. Виска осторожно коснулись сухие губы. Я вздрогнул от этого неожиданного поцелуя и весь сжался.
– Я очень виноват перед тобой, – едва слышно выдохнул Корион и замер, прижав меня к себе. – Как мне искупить вину?
Слёзы сразу показались горькими. Эти бы извинения да пару часов назад…
– У меня внутри ничего не осталось, – глухо выговорил я и схватил алхимический плащ за молнию, когда Корион отшатнулся, желая заглянуть в лицо. Смотреть на него не было сил. – Великая Мать на этот раз взяла очень много. Всё такое неустойчивое и хрупкое и горит… От меня ничего не останется, если ты не заберёшь этот огонь. Передай его остальным. Я знаю, ты сейчас в связке с Владыкой. Пусть ещё раз наложит забвение на людей, как тогда, в последнем бою против Инквизиции. Сотрите Сопротивление окончательно…
Корион вздрогнул, обнял сильнее, зарылся носом в пыльные волосы, помолчал и неохотно разлепил губы:
– Владыка опасается, что Змей снова попытается подобраться к нему. Во время колдовства он будет беспомощен.
– Пусть не волнуется. Я прослежу, чтобы Змей убрался отсюда, – я потянулся, обнял в ответ и шмыгнул носом в последний раз. – Готовы?
Ещё мгновение назад ласковые, руки больно сжали волосы, потянули властно, и Корион строго посмотрел мне в глаза.
– Что значит «я прослежу»? Что вы задумали, мистер Волхов?