Второй медовый месяц
Шрифт:
— Вот именно.
— Но я думала, это у вас от хандры, — продолжала она. — В доме опять полно народу, Эди готовит завтрак детям или вообще не готовит, потому что в последние дни спит урывками, вот вы и дуетесь.
Рассел негромко вздохнул:
— Дулся, но недолго. Теперь перестал. Потому что увидел, что молодежи это удается гораздо лучше.
Мейв напечатала пару слов.
— Розе?
Рассел не ответил.
— Но я не отказался от своих намерений взбодриться. Вдохнуть в бизнес новую энергию. Купить, наконец, новый компьютер.
— Меня взбодрить лучше не пытайтесь, — предостерегла Мейв. — Мне уже пятьдесят два.
— Пустяки.
— В таком возрасте ничему новому уже не научишься. Против любознательности вырабатывается иммунитет. Помню, когда-то
Рассел поднял голову.
3
Английская писательница, проживала в Кении.
— И пожалуй, стены пора перекрасить. — Он подумал и критически оглядел ковровое покрытие. — И полы сменить?
— Вот на этом и остановитесь, — посоветовала Мейв.
Рассел поднялся.
— Пожалуй.
— Слышу голос здравого смысла.
Рассел шагнул к двери своего кабинета.
— Мейв, даже если у вас не будет нового компьютера, а я так и не соберусь сделать ремонт, перемены необходимы. Я хочу, чтобы здесь бурлила жизнь.
— Почему?
— Потому что в противном случае, — объяснил Рассел, — мне будет казаться, что время повернуло вспять.
Мейв ничего не ответила. Рассел скрылся в кабинете и, что случалось нечасто, притворил за собой дверь. Мейв удивленно уставилась на нее. С закрытой дверью кабинета ее приемная вдруг стала тесной, уединенной, словно протекающий через нее поток энергии вдруг иссяк. Спустя пару минут Мейв услышала, как Рассел негромко разговаривает с кем-то по телефону, и хотя слов она не разбирала, чувствовалось, что он воодушевлен разговором, кого-то уговаривает, что-то предлагает. Потом он рассмеялся. Мейв посмотрела на экран компьютера, на половину письма с вопросом о том, почему «Лондонская энергетическая компания» вдруг отозвала выданное агентству разрешение на прямое дебетовое списание по счетам за электричество. Будет ли проще составлять такие письма на новом компьютере с плоским серебристым монитором? И если уж на то пошло, избавится ли Рассел от разочарований в личной жизни, если работа будет воодушевлять его, отнимать больше сил и времени? Мужчиной, который держится так стойко, можно лишь восхищаться, его попытки приспособиться к нежелательным обстоятельствам заслуживают всяческих похвал, но нельзя допустить, чтобы он обманывал самого себя — по крайней мере, Рассел, которого Мейв знала чуть ли не всю жизнь. Она снова посмотрела на закрытую дверь. Нет, она не сможет — и не станет — ждать, когда он убедит себя, что новый компьютер изменит в его жизни хоть что-нибудь.
Вивьен плюхнула на белую постель три увесистые книги с образчиками тканей. Продавщица в местном магазине товаров для интерьерного дизайна дала понять, что трудно что-либо советовать, не зная, как выглядит комната сейчас, но лично она остановила бы выбор на нейтральном и вместе с тем насыщенном цвете — например, табачном или антраците, которые обычно смягчают впечатление от белоснежных комнат, придают им менее… девический вид. С ее точки зрения, вполне хватило бы гладких льняных штор, и, возможно, волана для кровати, ну и, пожалуй, темного покрывала из альпака и прикроватного коврика с какой-нибудь чисто мужской отделкой, например, кожаной. Вивьен хотела было объяснить, что не желает видеть в спальне ни коричневый, ни серый и тем более «чисто мужскую отделку», но вспомнила, зачем явилась в магазин, и придержала язык.
— Да нет, вообще-то мне нравится, — сказал Макс, развалившись на груде ее белых подушек в наволочках ришелье. — Просто уюта не хватает. Я чувствую себя постояльцем.
Вивьен хихикнула. Она сидела за туалетным столиком, который смогла приобрести только после расставания с Максом, и наблюдала в зеркало, как он смотрит на нее, словно в кино.
— Ты и есть постоялец.
Макс сразу сник.
— Да? — уныло спросил он.
Вивьен задумалась. Она уже уговорила его перестать носить на шее толстую золотую цепь — на том основании, что она ничего подобного ему не дарила — и теперь считала, что на сегодня претензий и проявлений власти вполне достаточно.
Она улыбнулась Максу в зеркало.
— Да я просто шучу.
— Киска, комната отпадная, — оживился Макс. — Точно тебе говорю. Ты отлично ее обставила. Просто здесь я не в своей тарелке. — Он усмехнулся. — Грубоват, пожалуй.
Она медленно повернулась на табурете и положила нога на ногу.
— Менять кровать я не стану…
Он подмигнул.
— А я и не прошу.
Она кивнула в сторону окна:
— Разве что шторы…
Макс оглядел их — белые, из плотного муслина, подхваченные белыми шнурами. Эти шторы напомнили ему день конфирмации его сестры, когда он исхитрился — нет, добился разрешения — сунуть руку под юбку белого нарядного платья ее подружки Шейлы.
— Да, хорошо бы, киска, — кивнул он.
Вивьен поднялась. В черных атласных туфельках без задников, которые купил ей Макс, она по-прежнему чувствовала себя неуверенно и следила за каждым шагом.
— И какими же, по-твоему, должны быть шторы?
Макс снова посмотрел на белый муслин, подумал и выдал:
— Бархатные смотрелись бы неплохо.
— Бархатные!
— Да. А что такого?
— Ты безнадежно застрял в семидесятых, — заявила Вивьен.
— В то время я был молод.
— Помню.
— И в каком-то смысле, — продолжал Макс, переводя взгляд со штор на ноги Вивьен, — до сих пор не повзрослел. — Он усмехнулся и сел повыше. — К счастью для тебя.
И вот теперь, рассматривая квадратики льняной ткани, разложенные на кровати, Вивьен пыталась пробудить в себе теплое чувство уступчивости, из-за которого задумалась о переделке спальни. Макс не называл ее «нашей спальней», но поскольку в шкафах висела и лежала его одежда, а на полочке в ванной стоял лосьон после бритья, Вивьен понимала, что утратила право на единоличное владение. Временами, и довольно часто, это совместное владение воодушевляло ее, наполняло ликованием, которое длилось целыми днями, заставляя с жалостью посматривать на женщин, приходящих в книжный магазин за романами, чтобы скрасить одинокие вечера. Как хорошо, что она уже не в том положении, что ей незачем покупать только одно филе семги, полбутылки вина и маленькие, всего на четыре рулона, упаковки туалетной бумаги. Но в этом положении имелись свои минусы, несущественные, но бесспорные ограничения — к примеру, она лишилась права вешать на окна легкие занавески вместо простых темных, рядом с которыми, как объяснил ей Макс, пока они довольно рискованным образом принимали душ вдвоем, мужчина чувствует себя мужчиной, а не сказочной феей.
Вивьен отвернулась от образчиков ткани и прошла в комнату для гостей. Даже когда здесь жила Роза, комната оставалась владением Вивьен: несмотря на обилие вещей и беспорядок, Розе удавалось создавать впечатление, что здесь она долго не задержится, потому и в комнате ничего менять не станет. А Макс поспешил колонизировать спальню. Он съехал с большой квартиры в Барнсе — «я хочу только одного — быть с тобой, Виви», — и хотя всю мебель и прочее крупное имущество отправил на склад, тем не менее ухитрился завалить коттедж в Ричмонде невероятным количеством барахла. Почти вся комната для гостей была заставлена штабелями коробок и сумок, завалена одеждой на плечиках, горами ботинок и спортивного инвентаря. Некоторые из этих вещей были знакомы Вивьен, но большинство она видела впервые. Она принюхалась. Теперь в комнате пахло Максом, его лосьоном после бритья. На полу у самой двери валялись новая теннисная ракетка в глянцевом черном чехле и пара бежевых замшевых мокасин для вождения, с задниками в пупырышках. Ни то ни другое Вивьен раньше никогда не видела. По ее телу прошла дрожь предвкушения. Макс вернулся, это несомненно, и во многом он остался прежним. Но появились в нем и перемены, и почти новые черты. Вивьен присмотрелась к мокасинам. Кажется, итальянские. С радостно дрогнувшим сердцем ей подумалось, что у нее в доме как будто поселился не муж, а любовник.