Второй медовый месяц
Шрифт:
Мэтью впился в нее взглядом:
— Правда?
— Ну конечно, — кивнула она. — Семья — это всегда семья, верно?
— Да, — согласился Мэтью.
Барни любовался плечами Наоми, на которых стразы лежали, словно ожерелья из звездочек. Затем он задумался о Кейт, сидящей наверху со сложенными на животе руками, потому что их больше некуда девать. Поразительно, какими разными могут быть женщины, насколько они способны измениться, как они умеют возбуждать… разные чувства. Он сглотнул.
Подняв руку, он коротко похлопал Мэтью по ближайшему плечу.
— Пойду я, пожалуй…
—
Барни повернулся к Наоми:
— Было очень приятно познакомиться.
Она кивнула:
— Всех благ твоей жене и малышу.
— Да, — поддержал Мэтью, — передавай привет Кейт. И спасибо, что пришли.
Барни поставил бокал на ближайший столик и направился к лестнице. Поодаль, глядя в сторону барной стойки, стояла смуглая девушка в черном, в шляпе и темных очках. Барни вспомнил: в отцовской коллекции виниловых пластинок шестидесятых годов, теперь уже антикварных, есть одна «сорокапятка», со снимком женщины на конверте — она страшно нравилась ему в четырнадцать лет, эта брюнетка-француженка во всем черном, с симметричной стрижкой и в черных очках. На конверте значилось ее имя — Жюльетт Греко, и отец Барни на последнем курсе автостопом смотался в Париж специально для того, чтобы послушать ее в какой-то подвальной забегаловке на Левом берегу. Про Жюльетт Греко Барни давным-давно не вспоминал, но у этой неподвижной девушки, неотрывно смотрящей через дверной проем в толпу, были такие же высокие скулы и то же обаяние загадочности.
— О чем задумались? — жизнерадостно бросил ей Барни, проходя мимо, и, не дожидаясь ответа, заспешил к Кейт.
— Я, пожалуй, посижу здесь еще немножко, — сказала Эди.
Рассел, наполняющий над раковиной ночной стакан воды, обернулся.
— Да?
— Я устала, но не настолько, чтобы заснуть. Мне пока не спится. Посижу пока здесь, порадуюсь.
Рассел закрыл кран.
— Хочешь, я побуду с тобой?
Она покачала головой.
— Точно?
— Точно, — кивнула Эди.
Он подошел к ней, сидящей спиной к плите, наклонился и вгляделся в лицо.
— У тебя все получилось прекрасно.
Она потупилась:
— Спасибо.
Он взял ее за подбородок.
— Посмотри на меня.
Эди приподняла голову на дюйм.
— Ты была несравненна, я даже высказать не могу, как горжусь тобой.
Она смотрела на него и молчала.
— Я очень сожалею о том, что злился из-за возвращения детей… и так далее.
— Забудь.
— Сегодня мне понравилось наблюдать за ними, — продолжал Рассел, отпустив подбородок Эди и выпрямившись. — И читать у них на лицах изумление и благоговение. Казалось, у них над головами вот-вот возникнут пузыри, как в комиксах, с вопросами: «Это что, мама? Моя мама?!»
Эди рассмеялась.
— Да нет, не такие они тугодумы.
— Просто привыкли воспринимать тебя исключительно как создательницу домашнего уюта. Привычный и знакомый сервис на дому.
— Не только они, — заметила Эди.
— Знаю. И сожалею об этом. Искренне сожалею…
Эди прикоснулась к его губам:
— Хватит.
Он кивнул, она убрала руку и пообещала:
— Ты иди, я буду через двадцать минут.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее.
— Жду вас через двадцать минут, несравненная фру Альвинг.
Она улыбнулась и потянулась, прислонившись к плите.
— Ты себе представить не можешь, что я сейчас чувствую!
— Да, не могу, — согласился он. — Только догадываюсь, глядя на тебя. — И он вышел из кухни, напевая себе под нос. Эди слышала, как он легкими шагами взбегает по лестнице, как взбегал, когда они только поселились здесь, и каждый поход на второй этаж казался им приключением.
Она взглянула на часы, висящие на стене над кухонным столом. Двадцать минут второго. Арси свернулся клубком на ближайшем стуле, с поразительным профессионализмом притворяясь, что вовсе не ждет, когда она пойдет спать. Подхватив его на руки, Эди подошла к выводящей в сад двери и отперла ее. Арси насторожился, опасаясь, что ему придется провести ночь без всякого комфорта, в сыром саду.
— Не бойся. — Эди прижала его к себе. — Ты просто составишь мне компанию.
Воздух на улице был прохладным и свежим. Только по ночам, думала Эди, Лондон ненадолго возвращался в свое прошлое, вновь становится скоплением узких улочек и низких домов, которое тихо и незаметно пережило всех своих обитателей. Она медленно прошлась по сырой темной траве, прижимая Арси к плечу, полюбовалась белой вьющейся розой, название которой опять забыла. В темноте казалось, что ее цветы излучают призрачный свет, словно запасли энергию днем и теперь отдают ее. В дальнем конце сада, возле сарая Рассела, стояла простая деревянная скамья: когда-то они заказали ее по объявлению в воскресной газете, не подозревая, что Расселу целые выходные придется в муках собирать ее из деталей, разложив на траве придавленные камнями инструкции, ползая вокруг них на четвереньках, чертыхаясь и обнаруживая, что в наборе отверток не хватает самой необходимой. Эди присела на скамью и пристроила все еще настороженного Арси на коленях.
Перед ней возвышался дом — воплощение уюта и довольства. Его черный силуэт отчетливо выделялся на фоне красноватого столичного неба, в каждом окне горел свет, светящиеся желтые прямоугольники образовали целый ряд, там и сям в них мелькали тени: Мэтту себя, Ласло в комнате Розы, Роза в комнате Бена, Рассел в ванной. Глядя на дом, куда ей вскоре предстояло вернуться, и вспоминая, как Фредди Касс два часа назад на мгновение обнял ее и отчетливо произнес прямо в ухо: «Блестяще, Эди. Переезд в Уэст-Энд — уже решенное дело», она ощущала прилив такой надежды, удовольствия и энергии, что не могла назвать его иначе, как триумфом.
Глава 14
— А что, если нам купить новый компьютер? — спросил Рассел.
Не отвлекаясь от экрана. Мейв отозвалась:
— К таким шуткам я равнодушна.
Рассел присел на край ее стола.
— Вы не заметили ничего странного в последнее время? — спросил он.
— Где?
— Во мне.
Она коротко взглянула на него:
— В вас?..
— Да.
— Ну, вы стали приходить раньше… — начала Мейв и задумалась, сняв руки с клавиатуры.