Второй мир
Шрифт:
Все имеет свою цену — и жизнь, и смерть.
Я оплатил лучший медицинский уход и приобрел лучшие системы жизнеобеспечения, какие смог себе позволить. За их кадаврами ведется круглосуточное наблюдение; вилла соединена напрямую с коттеджем «Роза», так что мне удобно будет навещать их.
Я положил их бок о бок, на две кровати, в помещении с регулируемой температурой воздуха. Их подключили к системам жизнеобеспечения, которые поддерживают в них… состояние вечного сна. Вечного покоя. Наверное, они именно этого и хотели бы.
Больше они не ПВП. По крайней мере, в физическом смысле они оба живы. Может быть, кто-нибудь со временем придумает, как освободить ПВП. Может, однажды придумают, как их вернуть.
К родителям Энди я решил не ездить — наверное, они и так перенесли много горя, — но скачал еще немало денег, нажитых неправедно, со счетов преподобного Джеремии Поста и перевел на их счета.
Я рад, что признался Энди в любви — когда мы с ней остались одни в «Темных зонах». Там все было по-настоящему; к тому же это было еще до того, как она подхватила вирус. Может быть, где-то в темном, неизвестном месте, где она сейчас обитает, она вспоминает простые слова и у нее появляются силы, которые помогают ей влачить существование в бесконечном тусклом сумраке.
На Антигуа я сел на рейс до Генуи, а оттуда на один день слетал в Портофино.
Переночевал я в отеле «Сплендид» на склоне холма; из окон открывался чудесный вид на городок и гавань, на церковь и маленький замок на другой стороне. Я любовался разноцветным закатом и очертаниями зубчатых стен, которые постепенно исчезали во мраке ночи.
На следующее утро, проснувшись рано, с птицами, я поднялся по длинной узкой тропе к церкви и замку. Церковь была точно такая, как во Втором мире. Можно было не опасаясь наслаждаться ее простой элегантностью, бродить в холодке между статуями и картинами, изображавшими святого Георгия, которые больше не содержали никаких скрытых угроз. К замку я подниматься не стал, зато погулял на маленьком кладбище.
Я очень удивился, найдя там ее статую. Теперь ее, правда, звали не Энди. То была статуя некоей Раджио Паолы, которая умерла в 1960 году. Я прикоснулся к статуе, почувствовал холод мрамора. И все же лицо по-прежнему оставалось лицом Энди; на короткий миг я уловил ее тепло в холодных белых каменных глазницах.
Конечно, то была лишь моя фантазия, глупая и бесполезная фантазия.
В Портофино было так мирно! Вокруг бродило множество посетителей, настоящих, реальных, не аватаров, — а драконов не было вовсе. Я вдыхал соленый запах Средиземного моря и сравнивал, сравнивал. Все как во Втором мире, только здесь есть что-то еще. Пряное, неописуемое… Что-то настоящее.
Тогда я дал себе слово проводить больше времени в Реале. Может, проведя целую жизнь во Втором мире, в виртуальной реальности, я чего-то себя сознательно лишил? Я скрывался от мира в Норфолке, но понял, что можно еще очень много сделать и много всего повидать.
Что там мне посоветовал врач? «Будьте в форме, мистер Смит!» Я ухмыльнулся; да, старый пердун прав, пора возвращаться к чему-то более надежному. Может, и правда завести собаку и целыми днями выгуливать ее? Или двух собак… Да, да, да…
Сидя на траве над церковью, я размышлял о своем одиночестве и о порождаемых им вспышках гнева.
Вдруг я понял, отчего время от времени на меня накатывали приступы ярости; дело не в одиночестве как таковом, но в досаде на неспособность как-то изменить мое положение.
Может, поэтому я так и привязался к Энди. Она была ненастоящей, а поддерживать отношения с настоящей, живой женщиной я не был способен…
Надо же, какой я сложный! Смит, иди гулять и радоваться жизни! Да, легко сказать, но нелегко сделать!
Я спустился по склону холма к гавани; меня отвезли в аэропорт Генуи. Затем я вошел в Виртуал и вернулся в Норидж во Втором мире. Оттуда перешел в Реал. Мои прогулки стоили мне двухлетнего жалованья… Ну и что? Теперь я долго никуда не уеду.
Грусть, которую я ощущаю, по-прежнему иногда накрывает меня, как пыльное старое одеяло. И вот я сижу один на своем балконе и смотрю на последние закатные лучи. Еще один день прошел… Мне так грустно, что даже красивые закаты лишь подчеркивают мое одиночество. Меня называют «крутым», но и за крутизну приходится платить. Мне нелегко жить в изоляции, которую я сам для себя создал. Чтобы все осознать, мне понадобилась Энди.
Когда наступает ночь, я иду в спальню. Несмотря на депрессию и сильное стремление пожалеть себя, я выдвигаю ящик и достаю старый наган. Разряжаю, а потом снова заряжаю в барабан один патрон. Потом, крутанув барабан, я заряжаю еще один патрон. И сразу учащается пульс, и сразу внутри все сжимается…
Вот тебе настоящая игра, Смит. Хватит прятаться во Втором мире!
Я долго смотрю на револьвер, положив палец на спусковой крючок. Взвожу курок…
Кому какое дело?
Всего секунда уйдет на то, чтобы развернуть револьвер, нажать чуть посильнее. Может, все будет не так уж плохо. То есть… когда умирал Микоян, все закончилось очень быстро. Забвение за долю секунды!
Так легко избавить себя от всех проблем!
Я сгораю от нетерпения.
Не так это и трудно. Особенно для Мастера игры.
Кто-то барабанит в дверь.
— Где мои продукты, а? Я тебе тут привез, что ты заказывал! — Я узнаю протяжный норфолкский выговор Джона Мэтьюза.
Смотрю на черный ствол. В нем дыра — дорога в вечность. Такой простой механизм в таком сложном мире!
Все просто, надежно и бесповоротно. Но тут я вспоминаю Нельсона и Киблза. Они-то отдали жизни за что-то действительно важное. А не просто потому, что им все надоело и они погрязли в тоске. Они очень любили и ценили жизнь…
— Спускайся, старый пердун! Я здесь замерзну!
Я улыбаюсь и ставлю наган на предохранитель. Пора перестать играть в эти игры. Почему меня всегда так заносит? И вообще, пятьдесят мне еще через три месяца; до тех пор можно и потерпеть.