Второй пол

де Бовуар Симона

В течение всего XIX века юриспруденция только усиливает строгости кодекса, в частности она лишает женщину всяких прав на отчуждение имущества. В 1826 году Реставрация ликвидирует развод; Учредительное собрание 1848 года отказывается восстановить его; положение о нем вновь появляется лишь в 1884 году — и то получить его очень трудно. А дело в том, что буржуазия в этот период сильна как никогда и в то же время понимает, какую–опасность несет в себе промышленная революция; власть буржуазии утверждается на весьма шаткой основе. Унаследованное от XVIII века свободомыслие не затрагивает семейной морали; она остается такой, как ее определяют в начале XIX века реакционные мыслители Жозеф де Местр и Бональд. Они обосновывают необходимость порядка божественной волей и требуют, чтобы в обществе существовала строгая иерархия; семья, неделимая социальная ячейка, представляется микрокосмом общества. «Мужчина для женщины — то же, что женщина для ребенка; или: власть для министра — то же, что министр для подданного», — говорит Бональд. В семье, определение которой Ле Плэ дает в середине века, соблюдается та же иерархия.

Огюст Конт тоже настаивает на иерархии полов, правда немного иначе; между полами существуют «кардинальные различия одновременно психического и морального свойства, которые во всех животных видах и особенно в роде человеческомрешительно отделяют их друг от друга». Женственность — это что–то вроде «постоянного детства», не дающего женщине приблизиться к «идеальному типу представителя рода людского». Такая биологическая инфантильность проявляется в умственной слабости; этому живущему исключительно чувствами существу предназначена роль супруги и домашней хозяйки, она не может конкурировать с мужчиной — «ни руководящая деятельность, ни образование ей не пристало». Как и у Бональда, у Конта женщина заточается в семье, а руководит этим обществом в миниатюре отец, ибо женщина «неспособна ни на какое руководство, даже домашнее», она лишь следит за хозяйством и советует. Образование ее должно быть ограничено. «Женщины и пролетарии не могут и не должны становиться писателями, да они и не хотят этого», И Конт предрекает, что эволюция общества приведет к полному устранению женского труда вне семьи. Во второй части своего труда Конт под влиянием любви к Клотильде де Во превозносит женщину, делает ее почти божеством, эманацией великого существа; именно ей, согласно позитивистской религии, будет поклоняться народ в храме Человечества; но поклонения она заслуживает одним своим нравственным обликом; пока мужчина действует, она любит — в ее душе гораздо больше альтруизма, чем у него. Однако все это, с точки зрения позитивизма, не освобождает ее из семейного заточения; развод ей запрещен, а вдове желательно оставаться вдовой навсегда; у нее нет ни экономических, ни политических прав; она всего лишь супруга и воспитательница.

В более циничной манере Бальзак выражает тот же идеал. «Предназначение женщины и единственная ее слава — это/заставлять биться мужские сердца… — пишет он в «Физиологии брака». — Женщина — это собственность, приобретаемая по контракту; причем движимость, ибо владение не требует документального подтверждения; то есть, в сущности говоря, женщина — не что иное, как приложение к мужчине». Здесь писатель выступает рупором буржуазии, которая реагирует на вольнодумие XVIII века и угрожающие ей прогрессивные идеи удвоившим силу антифеминизмом. Блестяще показав в начале работы «физиология брака», что установление это, где нет места любви, неизбежно ведет женщину к адюльтеру, Бальзак увещевает супруга держать ее в полном подчинении, если только он хочет избежать

насмешек и позора. Надо закрыть ей путь к образованию и культуре, запретить все, что могло бы способствовать развитию индивидуальности, заставить носить неудобные одежды, предписать обескровливающую диету. Буржуазия в точности следует этой программе; кухня, хозяйство закрепощает женщин, нравственность их — под ревнивым наблюдением; их держат в рамках принятых правил хорошего тона, что пресекает любое стремление к независимости. В качестве компенсации их окружают почетом и изысканной вежливостью. «Замужняя женщина — это рабыня, которую надо уметь посадить на трон», — говорит Бальзак; в любых незначительных обстоятельствах мужчине положено пропускать женщин вперед, уступать им первые места; их не только не заставляют носить тяжести, как в примитивных обществах, — их старательно освобождают от всех трудных обязанностей и забот, а тем самым и от всякой ответственности. И все это — в надежде, что, одураченные и соблазненные легкой жизнью, они согласятся на роль матери и домохозяйки, которую им хотят навязать. И действительно, большая часть женщин из буржуазии капитулирует. Поскольку воспитание и паразитическое существование ставят их в зависимость от мужчины, они даже не решаются выдвигать какие–либо требования — те же, кто позволяет себе такую дерзость, не встречают почти никакого отклика. «Легче надеть на людей цепи, чем снять, если цепи приносят уважение», — сказал Бернард Шоу. Буржуазная женщина держится за свои цепи, потому что держится за классовые преимущества. Ей неустанно объясняют, и сама она знает, что женская эмансипация ослабила бы буржуазное общество; высвободившись из–под власти мужчины, она была бы обречена на труд; может, она и сожалеет, что ее права на частную собственность подчинены правам супруга, но она расстроилась бы куда больше, если бы эта самая частная собственность была уничтожена вовсе; она не чувствует никакой солидарности с женщинами из рабочего класса — она гораздо ближе к своему мужу, чем к работницам текстильной фабрики. Его интересы становятся ее интересами.

И все же это упорное сопротивление не может затормозить ход истории; наступление машинного производства наносит удар по земельной собственности, вызывает эмансипацию трудящихся классов и, соответственно, эмансипацию женщины. Любой социализм, вырывая женщину из семьи, способствует ее освобождению: Платон, мечтая об общинном строе, обещал женщинам такую же самостоятельность, какая была у женщин Спарты. Вместе с утопическим социализмом Сен–Симона, Фурье, Кабе рождается утопия «свободной женщины». Принадлежащая Сен–Симону идея всемирной ассоциации требует отмены всякого порабощения — и рабочих и женщин. Сен–Симон, а вслед за ним Леру, Пекёр, Карно настаивают на освобождении женщин, исходя из того, что они такие же люди, как и мужчины. К сожалению, к этому разумному положению ученики Сен–Симона не отнеслись с должным доверием. Утописты превозносят женщину за ее женственность, а это самый верный способ навредить ей. Под тем предлогом, что единица общества — это супружеская пара, отец Анфантен хочет каждому духовнику дать в пару женщину, чтобы получилась так называемая «пара священнослужителей»; от женщины–мессии он ждет пришествия лучших времен, а Спутники Женщины отплывают на Восток в поисках спасителя женского пола. Анфантен находится под влиянием Фурье, который путает освобождение женщины и реабилитацию плоти; Фурье требует, чтобы каждому человеку была предоставлена свобода следовать зову страстей; брак он хочет заменить любовью; он рассматривает женщину не саму по себе, а как возлюбленную. Кабе тоже обещает, что при икарийском коммунизме будет достигнуто равенство полов, хотя и допускает лишь ограниченное участие женщин в политической жизни. В действительности женщины в сенсимонистском движении занимают второстепенное место: одна только Клэр Базар, которая основала газету «Новая женщина», некоторое время продержавшуюся под ее руководством, играет весьма значительную роль. Вслед за этим изданием появляются и другие мелкие журналы, но требования их весьма робки; они больше добиваются образования для женщин, чем их эмансипации; именно к повышению уровня женского образования настойчиво стремится Карно, а вслед за ним и Легуве. Идея женщины–соратницы, женщины, возрождающей человечество, продержалась на протяжении всего XIX века; ее можно найти у Виктора Гюго. Но доктрины эти лишь дискредитировали дело женщины, так как вместо того, чтобы сблизить ее с мужчиной, они ее противопоставляют ему, признавая ее интуицию, чувство, но не разум. Дискредитировано это дело было и неумелостью тех, кто за него боролся. В 1848 году женщины основывают клубы, газеты; Эжени Нибуайе издает газету «Голос женщин», в которой сотрудничает Кабе. Женская делегация отправляется к парижской ратуше, чтобы требовать «прав женщин», но возвращается ни с чем. В 1849 году Жанна Декуэн предложила себя кандидатом в депутаты и развернула предвыборную кампанию, которая потонула в насмешках. Были осмеяны и движения «везувианок» и «блумеристок», расхаживавших в экстравагантных костюмах. Самые умные женщины эпохи остаются в стороне от этих движений; г–жа де Сталь борется скорее за свое собственное дело, чем за дело своих сестер; Жорж Санд требует права на свободную любовь, но отказывается сотрудничать в «Голосе женщин»; ее требования распространяются главным образом на сферу чувств. Флора Тристан верит, что искупление народа будет совершено женщиной; но она больше интересуется эмансипацией рабочего класса, чем эмансипацией своего пола. В то же время Даниэль Стерн и г–жа де Жирардэн присоединяются к феминистскому движению.

В целом реформистское движение, развивающееся на протяжении XIX века, благоприятствует феминизму, поскольку ищет справедливости в равенстве. Но есть и примечательное исключение — Прудон. Наверное, из–за своих крестьянских корней он бурно реагирует на сенсимонистский мистицизм; он остается сторонником мелкой собственности, а тем самым обрекает женщину на домашнее заточение. «Домохозяйка или куртизанка» — вот дилемма, перед которой он ее ставит. До сих пор нападки на феминизм исходили от консерваторов, которые столь же беспощадно боролись и с социализмом; в частности, «Шаривари» находил в этом неистощимый источник для шуток; Прудон же разрушает альянс феминизма и социализма; он протестует против банкета женщин–социалисток под председательством Леру и мечет громы и молнии в адрес Жанны Декуэн. В труде, озаглавленном «Справедливость», он утверждает, что женщина должна оставаться в подчинении у мужчины; только мужчину можно считать социальным индивидом; в супружеской паре нет места сотрудничеству, что предполагало бы равенство, это — союз; женщина — существо неполноценное рядом с мужчиной, во–первых, потому, что ее физическая сила составляет всего лишь Уз от мужской силы, а во–вторых, потому, что интеллектуально и морально она ниже его в той же пропорции; в целом ее ценность можно измерить формулой 2х2х2 против 3х3х3, что составляет 9/17от ценности мужчины. Когда две женщины, г–жа Адам и г–жа д'Эрикур, ответили ему, одна решительно и твердо, другая — с не столь уместной экзальтацией, Прудон разразился опусом «Порнократия, или Женщина в современную эпоху». Между тем, как все антифеминисты, он горячо воспевает «настоящую женщину», рабу и зеркало мужчины; но при всем благоговении ему пришлось признать, что жизнь, которую он навязал собственной супруге, не сделала ее счастливой: письма г–жи Прудон — это одна нескончаемая жалоба.

Однако на ход событий теоретические прения влияния не оказывают — скорее они дают колеблющееся отображение того, что происходит. Женщина отвоевывает себе экономическую значимость, утраченную ею еще в доисторические времена, поскольку вырывается из дому и, работая на заводе, по–новому принимает участие в производстве. Такой переворот становится возможным благодаря машине, ибо разница в физической силе между работниками мужского и женского пола в огромном большинстве случаев нивелируется. Поскольку резкий скачок промышленности требует гораздо больше рабочих рук, чем могут предложить работники мужского пола, привлечение женщин делается необходимым. Это и есть та великая революция, которая в XIX веке преображает участь женщины и открывает перед ней новую эру. Маркс и Энгельс по достоинству оценивают значение этой революции и обещают, что освобождение пролетариата принесет с собой и освобождение женщин. И действительно, «у женщины и рабочего есть нечто общее — они оба принадлежат к числу угнетаемых», — говорит Бебель. И оба они освободятся из–под гнета благодаря тому значению, которое в результате технической революции приобретет их производительный труд. Энгельс показывает, что судьба женщины тесно связана с историей частной собственности; в результате какой–то катастрофы патриархат пришел на смену материнскому праву и подчинил женщину вотчине; промышленная революция представляет собой противоположность былого краха и приведет к эмансипации женщин. Он пишет; «Освобождение женщины станет возможным только тогда, когда она сможет в крупном общественном масштабе участвовать в производстве, а работа по дому будет занимать ее лишь в незначительной мере. А это сделалось возможным только благодаря современной крупной промышленности, которая не только допускает женский труд в больших размерах, но и прямо требует его…»

В начале XIX века женщина подвергалась более постыдной эксплуатации, чем работники противоположного пола. Надомная работа представляла собой то, что англичане называют «sweating system» («потогонная система»); несмотря на непрерывный труд, работница зарабатывала недостаточно, чтобы обеспечить себя всем необходимым. Жюль Симон в книге «Работница» и даже консерватор Леруа–Больё в работе «Женский труд в XIX веке», опубликованной в 1873 году, обличают чудовищные злоупотребления; так, последний заявляет, что двести тысяч француженокработниц не зарабатывают и пятидесяти сантимов в день. Понятно, что они стремятся перейти на мануфактуры; впрочем, вскоре за пределами цехов останутся лишь ремесла швеи, прачки да прислуги — рабские ремесла с голодным жалованьем; даже плетение кружев, трикотажное производство и т. п. захвачены заводом; зато существует массовый спрос на рабочую силу в хлопковой, шерстяной и шелковой отраслях; больше всего женщин используют в прядильных и ткацких цехах. Часто хозяева предпочитают их мужчинам, «Они лучше работают за меньшую плату». Эта циничная формула проливает свет на драматизм женского труда. Ведь только через труд женщина обрела свое человеческое достоинство, но борьба была исключительно тяжелой и долгой. Прядильщицы и ткачихи работают в никуда не годных гигиенических условиях. «В Лионе, — пишет Бланки, — в басонных цехах некоторые женщины вынуждены работать, почти повиснув на ремнях, одновременно действуя ногами и руками». В 1831 году работницам шелковой промышленности приходилось работать летом с трех до одиннадцати часов вечера либо по семнадцать часов в день, «часто во вредных для здоровья цехах, куда никогда не проникают солнечные лучи, — говорит Норбер Трюкэн. — Половина этих девушек заболевают чахоткой, еще не закончив обучение. Когда они жалуются, их обвиняют в притворстве» ¹. «Чтобы выжать их до конца, они прибегают к самым возмутительным средствам — нужде и голоду», — говорит анонимный автор «Правды о лионских событиях». Случается, что женщины совмещают сельскохозяйственный труд с работой на заводе. Их цинично эксплуатируют. В одном из примечаний к «Капиталу» Маркс рассказывает; «Г–н N, фабрикант, поведал мне, что для работы на механических ткацких станках он нанимает исключительно женщин, причем отдает предпочтение замужним, а среди них — тем, кому нужно содержать большую семью, потому что они гораздо осмотрительнее и послушнее, чем незамужние, и вынуждены работать до изнеможения, чтобы обеспечить своих домашних необходимыми средствами. Именно так, — добавляет Маркс, — чистые свойства женщины обращаются ей во вред, а все нравственные и уязвимые стороны ее натуры превращаются в орудие порабощения и источник страдания». Резюмируя «Капитал» и комментируя Бебеля, Ж. Дервиль пишет: «Роскошный зверек или вьючное животное — вот что представляет собой женщина сегодня, и практически ничего более. Ее содержит мужчина, если она не работает, и опять–таки он же содержит ее, если она убивается над работой». Положение рабочих–женщин было настолько плачевным, что Сисмонди и Бланки стали требовать недопущения женщин в цеха. Причина этого частично состоит в том, что женщины поначалу не умели защищаться и не смогли организоваться в профсоюз. Женские объединения возникают в 1848 году, но первоначально это были только производственные объединения. Движение это продвигалось вперед крайне медленно, что видно из следующих цифр: в 1905 году среди 781 392 членов профсоюза насчитывалось 69 405 женщин; в 1908 году среди 957 120 членов профсоюза насчитывалось 88 906 женщин; в 1912 году среди 1 064 413 членов профсоюза насчитывалось 92 336 женщин; в 1920 году на 1 580 967 трудящихся приходилось 239 016 рабочих и служащих женщин — членов профсоюза, а среди женщин, занятых в сельском хозяйстве, — всего 36 193 члена профсоюза на 1 083 957, то есть всего 292 000 женщин — членов профсоюза при общем числе трудящихся, состоящих в профсоюзе, 3 076 585. Они остались безоружными перед лицом открывающихся перед ними новых возможностей из–за традиционной привычки к смирению и подчинению, из–за недостатка солидарности и коллективной сознательности.

В результате такого поведения женский труд долго оставался нерегламентированным. Вмешательства закона пришлось ждать до 1874 года; да и то, несмотря на проведенные в период Империи кампании, только два положения в нем касаются женщин; одно из них запрещает использовать труд несовершеннолетних в воскресные и праздничные дни; их рабочий день ограничен двенадцатью часами; что касается женщин старше двадцати одного года, то им всего лишь не разрешают подземные работы в шахтах и каменоломнях. Первая хартия женского труда датируется 2 ноября 1892 года; она запрещает ночную работу и ограничивает рабочий день на заводе; однако остается множество путей обойти ее. В 1900 году рабочий день ограничивается десятью часами; в 1905 году еженедельный выходной становится обязательным; в 1907 году трудящиеся женщины получают право свободно распоряжаться своим заработком; в 1909 году вводится гарантированный оплаченный отпуск для рожениц; в 1911 году положения 1892 года принимаются к неукоснительному исполнению; в 1913 году разрабатывается порядок предоставления отдыха женщинам до и после родов и запрещается использование их на опасных и утомительных работах. Понемногу складывается социальное законодательство и женский труд получает гарантию соблюдения гигиены: закон требует стульев для продавщиЦг запрещается долгое стояние у внешних витрин и т. д. Международное бюро труда способствовало заключению международных конвенций относительно санитарных условий женского труда, предоставления отпусков

по беременности и т. д.

Вторым следствием смиренной пассивности работниц были заработки, которыми им приходилось довольствоваться. Почему заработная плата для женщин была установлена на таком низком уровне — это феномен, объяснявшийся по–разному и обязанный своим возникновением целому ряду факторов. Сказать, что у женщин меньше потребностей, чем у мужчин, недостаточно — это годится лишь как последующее оправдание. Скорее женщины, как мы уже видели, не сумели защитить себя от эксплуататоров; им предстояло столкнуться с конкуренцией тюрем, которые выбрасывали на рынок продукцию, произведенную без затрат на рабочую силу; конкурировали они и друг с другом. Кроме того, следует заметить, что освободиться с помощью работы женщина стремится в недрах общества, где сохраняется общность имущества супругов; связанная с домом отца или мужа, она чаще всего довольствуется тем, что вносит свой вклад в хозяйство, она работает вне семьи, но для семьи; а поскольку для работницы речь не идет о том, чтобы удовлетворить все свои потребности, ей приходится соглашаться на вознаграждение, значительно уступающее тому, что требует мужчина. И если значительное число женщин соглашается на пониженную заработную плату, вся женская зарплата в целом, естественно, выравнивается по этому, наиболее