Второй пол

де Бовуар Симона

¹В Америке большие состояния часто в конце концов попадают в женские руки: будучи моложе, жены переживают своих мужей и наследуют ихимущество; но тогда и сами они уже немолоды и редко решаются на новые вложения; они скорее пользуются, чем владеют собственностью. В действительности распоряжаютсякапиталами мужчины. Во всяком случае, таких богатых привилегированных женщин — незначительное меньшинство. А достичь высокого положения в качестве адвоката, врача и т. д. в Америке

женщине еще труднее, чем в Европе.

²По крайней мере по официальной доктрине.

³В англосаксонских странах проституция никогда не регулировалась законом. До 1900 года английское и американское Common law (обычное право) рассматривало ее как правонарушение только в случае возмущения спокойствия и нарушения порядка. Позже в Англии и различных штатах США, законодательства которых сильно отличаются друг от друга по этому вопросу, проституцию более или менее строго и более или менее успешно пресекали. Во Франции в результате долгой аболиционистской кампании законом от 13 апреля 1946 года были закрыты дома терпимости и усилена борьба против сводничества: «Считая, что существование подобных домов несовместимо с основными принципами человеческого достоинства и ролью, предоставленной женщине в современном обществе…» И тем не менее проституция продолжает существовать. Очевидно, что ситуацию нельзя изменить негативными и лицемерными мерами.

натый мужчина; в частности, ей практически запрещено материнство, ибо положение матери–одиночки по–прежнему остается скандальным. Как же тогда мифу о Золушке! не сохранить всю свою ценность? И поныне все склоняет молодую девушку к тому, чтобы ждать «прекрасного принца», богатства и счастья, а не пытаться всего этого добиться самой в трудной и неверной борьбе. В частности, она может надеяться получить благодаря ему доступ в более высокую касту — чудо, которое не заработать и за всю жизнь. Но такая надежда пагубна для женщины, потому что разводит ее силы и интересы ²; может, это разделение и есть самое серьезное препятствие на ее пути. Уже родители, воспитывая дочь, скорее готовят ее к замужеству, чем способствуют ее индивидуальному развитию; она приветствует это, тем более что сама желает того же; в результате она часто хуже образованна, хуже подготовлена по специальности, чем ее братья, не хочет полностью отдаваться своей профессии; тем самым она обрекает себя на то, чтобы всегда быть ниже; получается порочный круг; чувствуя свою неполноценность, она еще сильнее хочет найти мужа. Обратная сторона любого права — это всегда обязанность; но если обязанности слишком тяжелы, то и право становится бременем; для большинства работающих труд сегодня — это неблагодарная повинность; женщина за свой труд не может получить конкретного признания своего социального достоинства, нравственной свободы, экономической независимости; вполне естественно, что многие работницы и служащие видят в праве на труд только обязанность, от которой их может избавить брак. В то же время, поскольку женщина уже осознала свои возможности и может освободить себя от брака с помощью работы, она уже не дает так просто себя подчинить. Ей бы хотелось только, чтобы для совмещения семейной жизни и работы по специальности ей бы не приходилось выбиваться из сил и изворачиваться. Но даже в этом случае, пока существует соблазн легкого пути — создаваемый экономическим неравенством, которое дает преимущества отдельным личностям, и признанным правом женщины предать себя одному из таких привилегированных людей, — ей потребуется гораздо больше моральной стойкости, чем мужчине, чтобы избрать независимый путь. Не все еще понимают, что соблазн — это тоже препятствие, причем одно из самых опасных. Здесь он граничит с мистификацией, поскольку на самом деле в лотерее удачного замужества выигрывает одна из многих тысяч. Современная эпоха призывает и даже обязывает женщин к труду; но она держит у них перед глазами заманчивый рай праздности и наслаждений; избранных она возносит высоко над головами тех, кто остается жить в этом земном мире.

Экономические преимущества, которыми обладают мужчины, их социальная ценность, престижность брака, важность мужской поддержки — все склоняет женщин страстно желать нравиться мужчинам. В целом они еще не вышли из вассальной зависимости. Из этого следует, что женщина познает и выбирает себя не такой, какая она есть для себя, но такой, как определяет ее мужчина. Поэтому нам следует прежде описать ее так, как видят ее в мечтах мужчины, ибо ее «для–мужчин–бытие» — один из основных факторов ее конкретного положения.

ЧАСТЬ третья

Глава 1

История показала нам, что реальная власть всегда была в руках мужчины; с самого начала эпохи патриархата они считали полезным держать женщину в состоянии зависимости; их законодательство было направлено против нее; и таким образом она была конкретно конституирована как Другой. Это положение отвечало экономическим интересам мужчин, но оно также удовлетворяло их онтологические и моральные запросы. Когда субъект пытается утвердить себя, ограничивающий и отрицающий его Другой все же ему необходим, ибо он может достичь себя только через такую реальность, что не есть он сам. Именно поэтому жизнь человека никогда не может быть полнотой и покоем, она всегда нехватка и движение, всегда борьба. Человек сталкивается с противостоящей ему Природой; он обладает «подступом» к ней и пытается присвоить ее. Но она неспособна заполнить внутреннюю пустоту. Либо она осознается только в чисто абстрактном противопоставлении, и тогда она — препятствие и остается чуждой; либо она пассивно подчиняется воле человека и дает ему себя ассимилировать; он может владеть ею, только потребляя, то есть разрушая ее. В обоих случаях он остается один; один, когда берет в руки камень, один, когда поедает плод. Присутствие другого возможно, только если другой — это представший перед ним он сам, то есть подлинно «Другое» — это «Другое» сознания, существующего отдельно от моего и в то же время ему идентичного. Только благодаря существованию других людей каждый человек может вырваться из своей имманентности, обнаружить подлинность своего бытия, осуществиться в трансценденции, выходя к объекту, как проект. Но эта посторонняя свобода, подтверждающая мою свободу, еще и вступает с ней в конфликт; в этом трагедия несчастного сознания; каждое сознание претендует на то, чтобы только себя одного полагать в качестве суверенного субъекта. Каждый стремится к самоосуществлению через порабощеиие другого. Но и раб в труде и страхе тоже ощущает себя как существенное, а несущественным в результате диалектического поворота оказывается хозяин. Драму эту можно преодолеть, если каждый свободно признает в другом личность, полагая одновременно себя и другого и как объект и как субъект во взаимно направленном движении. Но дружба, великодушие, через которые совершается это признание свобод, — нелегкие добродетели; без сомнения, они представляют собой высшую реализацию человека, через них он достигает своей истинности; но истинность эта предполагает постоянно намечающуюся и постоянно устраняемую борьбу; она требует, чтобы человек ежеминутно превозмогал себя. Другими словами можно сказать, что человек приходит к подлинно моральному поведению, когда отказывается быть,чтобы взять на себя ответственность за свое существование; этим обращением он отрекается и от всякой установки на обладание, ибо обладание — один из способов поиска возможности быть; однако это обращение, в результате которого он достигает истинной мудрости, никогда не может совершиться до конца — его надо совершать беспрерывно, оно требует постоянного напряжения. Получается, что, неспособный реализоваться в одиночестве, человек, общаясь с себе подобными, постоянно подвергается опасности: жизнь его — это трудное предприятие, успех которого никогда не может быть обеспечен.

Но трудностей он не любит, опасности — боится. Сам себе противореча, он жаждет жизни и покоя, существования и возможности быть; он, конечно же, знает, что «волнение духа» — это расплата за то, что дух развивается, а дистанция по отношению к объекту — расплата за само наличие объекта; но он все равно мечтает о покое в беспокойстве, и о непроницаемой полноте, которая–де живет в его сознании. Эта мечта в воплощенном виде как раз и есть женщина; она — то самое промежуточное звено между чуждой человеку природой и слишком похожим на него ближним ¹. Она не противопоставляет ему ни враждебного молчания природы, ни суровой требовательности взаимного признания; ей дана исключительная привилегия быть сознанием, и в то же время ею вроде бы можно обладать телесно. Благодаря ей появляется возможность избежать неумолимой диалектики отношений хозяина и раба, источник которой — во взаимной направленности свобод.

Мы уже видели, что не было никогда никаких свободных женщин, которых бы потом поработили мужчины, и что разделение на два пола не привело к разделению на касты. Уподоблять

¹«…Женщина — это не бесполезное повторение мужчины, а зачарованное место, где осуществляется живая связь человека и природы. Исчезни она, и мужчины останутся одни, чужестранцы без паспорта в ледяном мире. Она — сама земля, вознесенная к вершинам жизни, земля, ставшая ощутимой и радостной; а без нее земля для человека нема и мертва», — пишет Мишель Карруж («Les pouvoirs de la femme». — «Cahiers du Sud», № 292).

женщину рабу — это ошибка; среди рабов были женщины, но были всегда и свободные женщины, то есть те, что обладали религиозным и социальным достоинством: они соглашались на мужское верховенство, и мужчина не чувствовал угрозы бунта, который мог бы самого его превратить в объект. Таким образом, женщина представлялась как несущественное, которое никогда не станет существенным, как абсолютно Другой в одностороннем порядке. Все мифы о сотворении мира выражают это ценное для мужчины убеждение, и среди прочих — легенда «Бытия», которая через христианство утвердилась в западной цивилизации. Ева была сотворена не одновременно с мужчиной; ее сделали не из какого–то другого материала, но и не из той же глины, что пошла на изготовление Адама, — она вышла из ребра первого мужчины. Само рождение ее не было автономным; Бог не просто так решил сотворить ее ради нее самой и ради того, чтобы она в ответ поклонялась ему непосредственно; он дал ее Адаму, чтобы спасти его от одиночества, в муже — ее источник и цель; она его дополнение, как и следует несущественному. Таким образом, она представляется привилегированной жертвой. Она — природа, просветленная сознанием, она — сознание, подчиненное от природы. Чудесная надежда, которую мужчина часто связывает с женщиной, заключается в том, что он надеется полностью состояться как бытие, телесно обладая другим бытием, и в то же время утвердиться в сознании своей свободы благодаря близости со свободой покоренной. Ни один мужчина не согласился бы стать женщиной, но все они хотят, чтобы женщины были. «Возблагодарим Господа за то, что он сотворил женщину». «Природа добра, ибо даровала мужчинам женщину». В этих и подобных им фразах мужчина который раз с вызывающей наивностью утверждает, что его присутствие в этом мире — факт неизбежный, его право, а вот присутствие женщины — простая случайность, но случайность счастливая. Будучи воспринимаема в качестве Другого, женщина тем самым воспринимается как полнота бытия в противоположность тому существованию, что заставляет человека ощущать внутри себя ничто; Другой, определенный как объект в глазах субъекта, полагается как «вещь–в–себе», то есть как бытие. В женщине позитивно воплощается отсутствие чего–то, которое человек носит в своем сердце, и он надеется реализовать себя, пытаясь через нее добраться до самого себя.

В то же время она представляла для него не единственное воплощение Другого, не всегда в истории ей придавалось такое значение. Бывали моменты, когда ее затмевали другие идолы. Когда гражданина поглощает Город, Государство, у него уже нет возможности заниматься своей частной судьбой. Посвященная государству спартанка имела более высокое положение, чем другие греческие женщины. Но зато ее и не преображала никакая мужская мечта. Культ вождя, будь то Наполеон, Муссолини, Гитлер, исключает всякий иной культ. При военной диктатуре, при тоталитарном режиме женщина перестает быть привилегированным объектом, и, разумеется, женщину обожествляют в богатой стране, жители которой не слишком представляют себе, во имя чего им жить, — что и происходит в Америке, Зато социалистические теории, требующие уравнивания всех людей, не признают, чтобы в будущем и даже уже в настоящем какая–либо категория людей была объектом или идолом: в подлинно демократическом обществе, о котором возвещает Маркс, нет места Другому. И все же немногие мужчины в точности соответствуют образу солдата, борца, который они для себя выбрали; и в той мере, в какой они продолжают оставаться личностями, женщина сохраняет в их глазах особую ценность. Я видела письма немецких солдат к французским проституткам, где, несмотря на нацизм, наивно просматривалась живучая традиция голубого цветка. Коммунистические писатели, вроде Арагона во Франции или Витторини в Италии, в своих произведениях выводят на первый план женщину — возлюбленную и мать. Быть может, когда–нибудь миф о женщине угаснет: чем больше женщины утверждают себя как человеческие существа, тем скорее умирает в них чудесное качество Другого, Но пока миф этот живет в сердцах всех мужчин.

Любой миф предполагает наличие Субъекта, проецирующего свои чаяния и опасения в трансцендентное небо. Поскольку женщины не полагали себя как Субъект, они не создали мужского мифа, в котором отразились бы их проекты; у них нет ни религии, ни поэзии, которые принадлежали бы собственно им: они и мечтают посредством мужских мечтаний. Они поклоняются богам, придуманным мужчинами. Последние для собственного восхваления создали великие мужественные образы: Геракла, Прометея, Парсифаля; в судьбе этих героев женщина играет второстепенную роль. Конечно, существуют стилизованные образы мужчины, в которых он запечатлен в своих отношениях с женщиной, — это образы отца, соблазнителя, мужа, ревнивца, хорошего сына, дурного сына; но их опять же создали мужчины, и до уровня мифа они не поднялись; практически это всего лишь клише. А вот женщина определяется исключительно в своих отношениях с мужчиной. Асимметрия отношений между мужской и женской категориями проявляется в одностороннем построении сексуальных мифов. Иногда говорят «пол», позразумевая под этим женщину; она — плоть и связанные с плотью наслаждения и опасности. А что для женщины сексуальное и плотское воплощено в мужчине — это истина, которая не провозглашалась никогда, потому что провозглашать ее было некому. Изображение мира, как и сам мир, — это дело мужчин; они описывают его со своей точки зрения, которую они путают с абсолютной истиной, Описать миф всегда трудно; его никак не охватишь, не очертишь, он неотступно присутствует в сознании людей, но никогда не предстает перед ними как застывший объект. Он так изменчив, так противоречив, что не сразу понимаешь, насколько он цельный: Далила и Юдифь, Аспазия и Лукреция, Пандора и Афина, женщина — это одновременно Ева и Дева Мария. Она идол, прислуга, источник жизни, мощь тьмы; она — элементарное молчание истины; она — лукавство, болтливость и ложь; она — целительница и колдунья; она — добыча мужчины, она же — его погибель, она — все, чем он не является, но что хочет иметь, она его отрицание и смысл его жизни.