Второй раунд

Тараданкин Александр Константинович

Когда Кторов что-то вспоминал и сосредоточивался, густые брови его сдвигались, как бы отгораживали от лица высокий лоб с копной волос, щедро пересыпанных серебром. А рука в этих случаях, зажав карандаш, начинала выстукивать по бумаге замысловатые ритмы. Бот и сейчас Георгий Васильевич, прежде чем ответить на им же поставленный вопрос, поиграл с карандашом и медленно опустил его в бронзовый стакан на столе. Ожидая, что расскажет начальник, Фомин любовался этим человеком, которого глубоко уважал и которому пытался подражать.

Казалось бы, сейчас, когда оба заняты подготовкой к такому важному делу, полковник не должен бы отвлекаться мелочами. Но так случалось уже не раз, и Фомин потом убеждался, что эти разрядки были удивительно к месту: своеобразные антракты перед

тем, как начнется главное действие.

На Кторове был темно-серый, широкого покроя пиджак и черный галстук, любимый, — он надевал его чаще других. Элегантно, строго одевался полковник. Воспитание? Да, воспитание жизнью. Фомин знал, что Георгий Васильевич — потомственный питерский рабочий. В 1930 году блестяще окончил исторический факультет Ленинградского университета, но преподавателем не стал. Его сразу же мобилизовали на работу в органы государственной безопасности. Потом была война, и Кторов, почти не выходя во второй эшелон, находился на самых опасных рубежах невидимого фронта. Он принадлежал к той славной плеяде чекистов-дзержинцев, которые, целиком отдавая себя работе, тратили свою энергию мудро, расчетливо, с предельной пользой для дела.

— Так, значит, о кольцах, — повторил Кторов. — По мнению Симеона Салунского — жил такой святой летописец в пятнадцатом веке, — жениху должно надевать железное кольцо в знак «силы мужа», а невесте — золотое, в знак «ее нелепости и непорочности». По церковнославянскому «Требнику» иначе: жениху «должно быть даваемо кольцо золотое, а невесте серебряное» для обозначения преимущества мужа над женою и обязанности жены повиноваться мужу.

А вообще-то биография кольца связана с историей обручения и относится к тому периоду, когда уплата выкупа за девушку перестала сопровождаться немедленной выдачей невесты жениху или главе его семьи. Брак распался на несколько самостоятельных бытовых, религиозных и юридических актов. На Руси после Петра Первого обручение сохранилось как определенный церковный обряд и как часть венчания. В этом случае кольцо из всех его древнейших символов, а таковых было много, выражало крепость, прочность данного договора, его нерасторжимость, чистоту и непорочность. Возможно, кольца обрученных рассматривались, как защита от зла… Я вас не утомил? — взглянул на часы Кторов.

— Что бы, Георгий Васильевич, — очень любопытно. Сколько скрывается под маленьким колечком. Глубокая история…

— Я ведь по образованию историк. А потом, интересно. Но мы, кажется, отвлеклись. Давайте-ка теперь проверим все еще раз. Личные бумаги и документы на автомобиль у вас в полном порядке, — я их просмотрел. Записка к служанке есть. Лучше, конечно, чтобы служанки не оказалось дома. Впрочем, встреча с ней вам не опасна. Записка Мевиса — вещь абсолютно надежная. А он, конечно, догадался, зачем нам все это нужно?

— Опять пытался торговаться. Просил учесть правдивость и добровольность показаний и, так сказать, соучастие в предстоящем деле.

— Что он рассказал нового о Старке?

— Пожалуй, нового не очень много. Его отдел, сокращенно Си-Ин-Тим, официально значится как отдел по учету и репатриации перемещенных лиц при Ганноверской комендатуре. Заместитель у Старка тоже майор — некий Браун.

— Да, да, это я знаю. Значит, ничего не изменилось. Что еще?

— Мевис назвал прямые номера телефонов на вилле и в комендатуре. Если ему верить, то с пятницы до понедельника Старка в городе не бывает. Отдел размещен на втором этаже, направо от главного входа. Перед входом — часовой из служащих военной полиции и немецкий полицейский. Дежурят машины МР, есть функ-вагоны [15] . Вход в комендатуру совершенно свободный. В коридорах и в помещении, где работают сотрудники Старка, всегда толчется много людей: немцы, перемещенные. Кабинет Старка и его заместителя от входа по левую сторону коридора, третья дверь. К ним можно войти только через приемную секретаря-стенографистки и переводчицы. Мевис полагает, что обе эти дамы — англичанки, но не уверен в этом. Вот и все, что удалось узнать. Интересные данные дал Соколов.

15

Машины, оборудованные радиоустановкой.

— Какие?

— Старку подчинена группа так называемой похоронной команды.

— А-а, гробокопатели! Как же, помню. Это они здорово придумали: под видом розыска погибших подданных его величества разъезжать по зоне и преспокойно собирать информацию. Нашему противнику никак нельзя отказать в остроумии. Не так ли? Без малого полгода его люди болтались здесь.

— Да, еще такая подробность, Георгий Васильевич, Мевис склонен считать — и мне думается, что он прав — основной отдел находится где-то в другом месте, скорее всего, на той частной вилле, о которой он упоминал раньше. Здесь, в Ганновере же, этакий проверочно-фильтрационный пункт для первичной обработки агентуры.

— Я тут без вас еще раз «проиграл» всю операцию, — сказал Кторов. — Подумал над «узкими» местами, которые могут вызвать некоторые осложнения и опять-таки встречу с официальными лицами. Она ведь не исключена даже в доме Мевиса. Мало ли, что могло произойти там за эти дни. Так вот, в конце концов вы всегда можете сказать, что с господином Клюге лично знакомы. — Кторов улыбнулся. — Ведь это в самом деле так — знакомы… Он, допустим, узнав о вашей поездке в Ганновер, попросил оказать ему небольшую любезность: привезти что-нибудь. Придумайте что. Трудно доказать, что этого не было. Пока они смогут что-то проверить, пройдет время. К тому же вы лицо официальное, неприкосновенное, у вас есть приличное алиби. Теперь о Вышпольском. Помните, в своем показании он называл адрес авторемонтной мастерской, в которой работал.

— Да, на Принц-Альбертштрассе. Там же, где дом Мевиса.

— А что, если вам заглянуть туда по дороге. Ведь рядом, заехать на одну минутку. Спросить Станислава. Ну, допустим, завезли ему должок…

— Значит, вы все-таки считаете, что его следует проверить? Мне, признаюсь, это и в голову не пришло. В самом деле, удобный случай. А что, если захватить фотографию Вышпольского, показать на станции, мол, этот парень у вас работал?

— Можно, конечно, и фотографию показать. Но тогда придумайте другую версию. Тут уж должок не подходит, тут надо вести речь о хорошем знакомом. А вообще действовать осторожнее, чтобы «уши не торчали», чтобы все было убедительно. И потом фотографию сразу уничтожьте, чтобы при вас ее не было — это ведь документ.

— Постараюсь, чтобы все было убедительно.

— Знаете что: с Вышпольского и начинайте. А потом остальное…

3

Дома Фомин снова, в который уже раз развернул план Ганновера, повторил маршрут, по которому завтра должен был ехать. Гася лампу, встретился взглядом с молодой женщиной, смотревшей на него с фотографии на стене.

«Эх, Натка, Натка».

За окном шумели деревья, чем-то напоминая морской прибой. Он лежал, не закрывая глаз, вспоминал тот настоящий шум морских волн и тот теплый, весенний дождь, Наташу с его кителем на плечах и самого себя, до нитки промокшего, но безмерно счастливого.

Это была их первая встреча вне стен госпитального корпуса, когда врачи разрешили ему наконец выходить на прогулки. Он потом старался забираться подальше от неугомонной братии выздоравливающих, чтобы побыть наедине: облюбовал бухточку за скалами и часами сидел на валуне, любуясь морем и вдыхая свежий, настоянный на водорослях воздух. К вечеру, после дежурства, туда прибегала Наташа. И если успевала сменить форму на пестрое шелковое платье, становилась похожей на школьницу.

Медицинская комиссия сочла необходимым поле госпиталя направить Фомина на два месяца в местный санаторий. С трудом удалось выхлопотать у начальника разрешение только питаться в санатории. А жить он стал у Наташи в маленьком домике, густо увитом виноградной лозой. Свадьба была скромной. Пришли две ее подруги и пожилой симпатичный подполковник — начальник хирургического отделения, в котором она работала.