Второй шанс

Марченко Геннадий Борисович

У меня ком встал в горле, а в носу предательски защипало. Сейчас я корил себя за то, что в прошлой жизни так и не удосужился поинтересоваться личной жизнью учительницы, иначе сейчас не питал бы глупых надежд. Хотя как бы я выяснил? Устроил за ней слежку или подошёл и просто спросил, мол, Верочка, а у вас есть молодой человек? Глупо…

И сейчас, глядя на то, как он взял у неё зонт, обменяв его на цветы и, держа его над собой и спутницей, они под ручку идут прочь, мне хотелось лишь одного – умереть. На душе у меня было пусто, я даже чувства обиды не испытывал. На кого обижаться, на себя самого? Чего я хотел, чтобы у такой красивой, в возрасте

на выданье девушки не было ухажёра? Это смотрелось бы по меньшей мере странно.

Ну уж нет, встряхнулся я, в конце концов, между нами действительно мог случиться максимум разовый секс в стиле какой-нибудь селезнёвщины, и это в самом лучшем случае, если бы мне всё же удалось её обаять до такой степени, что мы оказались бы в одной постели. Глупо было бы рассчитывать на долговременные отношения при нашей разнице в возрасте. Так что прекращай кусать локти и думай о будущем, о том, что ты говорил «ловцу», и постарайся претворить свои обещания в жизнь.

Домой всё же я пришёл не в самом лучшем расположении духа. Мама, отработавшая сегодня в первую смену, это сразу же заметила.

– Максик, что случилось? Ты какой-то прямо сам не свой? В училище что-то?

– Нет-нет, мам, в училище всё прекрасно. Кстати, со дня на день должны выдать стипендию.

– Вот и хорошо, надо тебе нормальную куртку на осень присмотреть, а то та, что в шкафу, тебе уже, наверное, мала… Ну-ка примерь её, я посмотрю, ты же её с весны не одевал, а за лето, мне кажется, сантиметров на пять подрос и в плечах в последнее время раздался. Ну-ка… Хм, действительно, маловата. Вот как раз твою стипендию на куртку и потратим. А кстати, что у тебя с обувью? Полуботинки не промокают? Но на октябрь-ноябрь тебе тоже нужно что-то другое подыскать, у тебя на одном ботинке из старой пары, я смотрела, подмётка протёрлась. Или в ремонт лучше отдать? А может, ты и из тех ботинок вырос? Нога-то, небось, тоже больше стала. Давай-ка, неси сюда обувку, примеряй.

В общем, мамой было принято решение, что к куртке придётся брать ещё и ботинки. За всей этой суетой мне удалось на какое-то время выкинуть Верочку из головы, но едва я лёг в постель, как печальные мысли вновь полезли в голову. Мама уже спала. Когда я, намаявшись бессонницей, тихо встал, открыл холодильник и достал оттуда початую бутылку домашней наливки. Налил себе полстакана и жахнул, не закусывая. Тепло приятно потекло по пищеводу в желудок. Может быть, сработало самовнушение, или и впрямь спиртной напиток оказал столь чудесное воздействие, но на душе тут же стало легче и, вернувшись под одеяло, спустя несколько минут я засопел, как младенец.

Наутро мои переживания снизились по сравнению с предыдущим вечером на несколько градусов, чуть ли не до уровня заморозки. В училище на уроке литературы я спокойно обдумывал сюжет своей книги, а Верочка для меня была всего лишь учительницей, не более того. Даже вызов к доске с предложением рассказать о произведении Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» не выбил меня из колеи.

Степуху (как мы называли промеж себя стипендию) в размере 30 рублей нам выдали в среду, 12-го октября. А в субботу после учёбы мы с мамой встретились у входа в ЦУМ, где и планировали совершить покупки. По жизни я никогда особо за модой не гнался, лишь бы всё сидело на мне комфортно, было удобно и не промокало. Последнее больше касалось обуви, я вообще в последние годы той жизни предпочитал кроссовки с ортопедической стелькой.

До этого, угодив в прошлое, я ни разу в центральный универмаг города

не заглядывал, и сейчас, минуя отдел за отделом, с неподдельным интересом наблюдал очередь за чешским хрусталём, за толкотнёй и детским ором в отделе игрушек, уловил дикую смесь ароматов в секции парфюмерии и косметики, подглядел, как меряют шапки в секции головных уборов, расписывают ручки в отделе канцелярских товаров… А вот и наша секция – верхней одежды. Здесь тоже хватало покупателей, но не сравнить с тем, какая давка за чешским хрусталём.

Маме приглянулась тёмно-синяя куртка на синтепоне за 35 рублей, а мне – чёрное, приталенное демисезонное пальто из драпа, сидевшее на мне просто идеально. Правда, стоило 70 рублей и было тяжеловатым, стесняя движения. Так что я в итоге согласился на куртку.

С бумажным, перевязанным бечёвкой свёртком в руке, я следом за мамой двинулся к обувному отделу. А вот здесь тоже обнаружилась очередь, не меньше, чем за чешским хрусталём. Оказалось, выбросили чехословацкие ботинки «Цебо» по 32 рубля за пару, размеры вроде бы с 41-го (как у меня) и до 44-го.

Я невольно вздохнул, и мама, уловившая моё настроение, тоже вздохнула:

– Ну что, постоим? Может, ещё и повезёт.

Отстоять пришлось около получаса, всей очереди приходилось ждать, пока каждый, добравшийся до продавца, перемеряет обувь и выберет подходящий размер. Насчёт фасона никто не парился, вся обувь была из одной партии. Наконец и мне дают примерить чёрный полуботинок с окантовкой 41-го размера. Правый пришёлся впору, левый тоже. Походил немного по залу, ловя за себе завистливые взгляды людей из очереди. Полуботинки из натуральной кожи, на каучуковой, «вечной» подошве, с лёгким ворсом внутри… Да, умеют наши друзья по соцлагерю делать обувь. Я уж не говорю про капстраны. И не только обувь… Почему в СССР ширпотреб делают через то место, которым садятся на унитаз? Потому, что станки и ракеты важнее ботинок, костюмов.

– Берём! – говорю маме, с сожалением стаскивая ботинки с ног, так и пошёл бы в них домой.

Для пальто всё-таки было ещё рановато, погода то шла на тепло, то снова хмурилось с понижением температуры, так что ветровка пока кстати. А в ботинках я уже в понедельник пришёл в училище. Если бы на мне оказались кроссовки – интерес одногруппников к моей персоне оказался бы не в пример выше. А так только один заметил обновку, да и то это был Маслов.

– «Цебо» тебе купили? – спросил он перед первым уроком. – Почём брали? За 32? И мне за столько же в прошлом году брали…

– А чего в них не ходишь?

– Так вырос я их них, за год нога стала больше на размер, а то и полтора, жать начали, – грустно констатировал Маслов. – А выбрасывать жалко, в них ещё ходить и ходить.

– Подари кому-нибудь, есть же в родне кто-то, у кого такой же размер? Или продайте. В крайнем случае на барахолку сходите, не постесняйтесь, за полцены влёт уйдут.

– Думаешь?

– Думаю.

В понедельник я взял ключи от актового зала на час раньше, думал, посижу в тишине, попишу в тетрадь продолжение двенадцатой главы. Мой герой, прототипом которого стал Иннокентий Павлович, как раз оказался в роли подследственного, и у меня никак не выходило построить диалог следователя и подозреваемого в измене бывшего военнопленного таким образом, чтобы зацепить читателя. Всё казалось, что как-то слишком по-детски выходит. Измучавшись, не выдержал, взял в руки «ленинградку» и принялся в качестве релаксации наигрывать самые разные мелодии, которые приходили мне на память.