Второй шанс
Шрифт:
Я заставила себя улыбнуться. — Значит, ты рад, что я плачу. Такой козел.
Это заставило его улыбнуться и сжать мою руку. — Немножко.
Мы оба рассмеялись, и я сказала: — На самом деле я понимаю, что ты имеешь в виду. Ничто не заставляет тебя чувствовать себя таким одиноким, как мысль, что ты один такой.
Ник улыбнулся и сказал: — Расскажи мне больше о себе. Это хорошо отвлекает.
Я поведала ему множество небольших историй, и он, казалось, был очарован каждой. Он шутил и поддразнивал, но это было тепло и дружелюбно, и это
— Ты социопатический маленький дьяволёнок, — засмеялся он дёргая меня за прядь волос, после того как я рассказала ему о своей тайной коробке жизненных признаний. — Лучшая ученица Хейзелвуда совсем не такая, какой кажется.
— Вообще-то, я давно уже ничего туда не добавляла, — уточнила я.
— Врёшь, — фыркнул он и мы оба рассмеялись.
— О! Вот хорошая история, — сказала я. — На свой девятый день рождения я только и мечтала о фиолетовом торте с единорогом из пекарни Миллера. Он был великолепен, Ник, правда. В глазури были блёстки, так что казалось, что он усыпан тысячью крошечных бриллиантов. Каждую субботу, когда бабушка водила меня за пончиками, я любовалась этим блестящим, красивым тортом. Я была от него в восторге целый год, и только его и хотела в подарок. Никаких игрушек, никакой одежды, только его! И я всем уши прожужжала этим.
— Звучит как уродливый торт, — подразнил он, нежно потирая мои пальцы. — Но продолжай.
— Ну и вот, день рождения, я вне себя от волнения, да? Моя мама с её хахалем везут меня на роликовый каток, и я не могу усидеть на месте. Немного катаюсь с друзьями, и вот наступает время торта.
— Такое чувство, что мне не понравится эта часть, — сказал он.
— О, это точно, — я улыбнулась теплоте в его глазах и сказала: — Потому что мама смотрит на папу и говорит: «Том? Торт…?», — я покачала головой от воспоминания. — А он в ответ: «Бет? Торт…?».
— Нет, — застонал Ник.
— Да. Затем они впадают в свою манеру общения с фальшивыми улыбками, но со скрытой враждебностью, споря из-за того, что вечеринка приходится на мои дни у мамы, и он думал, что она отвечала за торт. А она думала, что поскольку я увидела торт, когда была с его матерью, то отвечать за него должен был он.
— А ты сидишь, слышишь слово «отвечать» и чувствуешь себя ужасно, так ведь?
— Именно. Мол, если они заботились обо мне и моём дне рождения, разве они не должны были хотеть, чтобы у меня был тот фиолетовый торт с единорогом, несмотря ни на что? — я закатила глаза. — Затем они сказали: «Ну и ладно» и просто воткнули кучу свеч в пиццу пепперони, которую дети уже начали есть.
— Торта вообще не было? — спросил он, выглядя возмущённым.
— Нет. — Мне даже захотелось рассмеяться над его обиженным видом. — У вас с Эриком когда-нибудь были глупые вечеринки на роликах по случаю дня рождения?
— Да ни в жизни. Мы ходили играть в лазертаг9.
— Круто.
И тут он начал рассказывать про своего брата, делиться воспоминаниями, от которых его голос дрожал, а глаза светились счастьем, и я не могла наслушаться. Он сыпал историями одна за другой, как они с братом отжигали после
— Значит, — я выпрямилась. — Твоя татуировка посвящена Эрику?
— Ага, — он посмотрел на мою, то есть, его куртку, положил руки спереди стягивая воротник ещё больше. Такой заботливый жест, от которого мне стало теплее, чем от самой куртки. — Точная копия той, что была у него.
— Точная копия?
— Да.
— Действительно впечатляет. Работа Данте?
— Да. Он сделал татуировку Эрику, а затем и мне.
— Можно посмотреть?
Он игриво улыбнулся. — Для этого мне придётся снять свитер.
— О, ну, я уверена, ты этого не хочешь, — подразнила я, притворяясь, что мои щеки не вспыхнули внезапно. — В любом случае, ты, наверное, стыдишься своего зефирного тела.
Его глаза прищурились. — Ты действительно хочешь увидеть мой торс, не так ли, Хорнби?
— Не льсти себе. — Я указала на своё предплечье и сказала: — Я просто помешана на татуировках. Очевидно же.
— Да, да, ты ж такая крутая.
— Проехали, — я драматически закатила глаза и сказала: — Я больше не хочу её увидеть.
Он ухмыльнулся и поднялся. В его глазах плясал взгляд озорного мальчугана — тот самый, который он, по всей видимости, демонстрировал, когда дурачился со своим старшим братом. Он скинул куртку и швырнул её на лавку.
— На улице дубарь, Ник, может…
— Если Эмили Хорнби хочет увидеть твою татуировку, — сказал он, словно между делом стягивая свитер через голову, как будто он не на улице в центре города, а дома в тепле, — покажи ей.
Я встала, смеясь над его видом: он стоял с вытянутыми руками, держа в одной свитер.
Подойдя ближе, я заставила себя не отрывать взгляда от его татуировки, представлявшей собой кельтский узор, который вился по его бицепсу и извивался вокруг плеча.
Я осторожно провела пальцами по его коже, следуя за чернилами, не смея взглянуть на него. Под плотной кожей ощущались одни сплошные мышцы, и казалось, что мы скорее одни в темноте, чем на крыше, пока мои руки скользили по нему.
Он застонал. — Ладно, всё, стоп. Это была ужасная идея.
Я посмотрела на его лицо, и его взгляд был пылающим. Я еле кивнула и убрала руки, наблюдая, как он натягивает сначала свитер, а потом куртку. И пока он застёгивал молнию, задумалась, не должно ли мне быть стыдно за то, что я облапала его, но тут он сказал: — Надо отдать тебе должное, Хорнби, День Без Последствий был чертовски хорошей идеей.
Напряжение, которое витало в воздухе, тут же улетучилось, и я улыбнулась.
— Окей, у меня есть идейка, что нам делать дальше, и она либо гениальная, либо невероятно ужасная.
— Скорее всего, ужасная.
— Скорее всего. — Я отошла от него на пару шагов, расхаживая взад-вперёд, пытаясь преподнести всё так, чтобы он оценил это по достоинству. — Но, учитывая, что сегодня годовщина смерти Эрика, и он явно не выходит у тебя из головы, что, если мы типа, почтим его память?
— Эмили.