Второй шанс
Шрифт:
Далеко за плечами остались кровожадные мечты о том, что он сделает с подлыми ворами, когда те попадут в его руки. Если попадут… Вряд ли уместны на страницах этой книги, как я надеюсь, к «маргинальной» литературе не относящейся, описания тех пыток и казней, которые Костя сладострастно обдумывал долгими переходами. Скажу лишь, что известный средневековый изувер граф Дракула [3] взглянул бы на сего новоявленного маркиза де Сада с заслуженным уважением, доведись тому воплотить в жизнь лишь малую толику задуманного. Расстрел показался бы незадачливым угонщикам едва ли не веселой прогулкой… К счастью, кровожадный запал прошел, и теперь усталому морально
3
Имеется в виду не персонаж романа Брэма Стокера, а реальное историческое лицо – государь Валахии Влад Дракул (1390–1447), прозванный Цепешем, то есть «колосажателем», прославившийся своей изощренной жестокостью даже по отношению к своим подданным, не говоря уже о плененных врагах.
Константин отмахал по тайге, каменистым осыпям, речным берегам и прочему бездорожью уже больше сотни километров, что при пересчете на более удобный маршрут дает раза в два-три больше, если не во все пять. Теперь он медленно, но уверенно приближался к своей цели, городу Кедровогорску, который, как известно, расположен в долине, проточенной речным потоком в поросшей густым кедровником возвышенности, вернее, к стапятидесятипятиметровому обрыву, окаймлявшему город с востока.
И какой леший, совершенно справедливо спросите вы, понес нашего героя в такую даль, вместо того, чтобы, выбравшись на дорогу, пусть и редко, но все же посещаемую людьми, и на попутке добраться до дома?
А все те же резоны, мало знакомые жителям столиц, даже расстояние между двумя станциями метро считающим слишком большим и поэтому пользующимся автобусом или такси, чтобы перебраться с одной ветки на другую. Опытные таёжники не считают принцип под кодовым названием «бешеной кобыле сто верст – не крюк» таким уж смешным и зачастую оказываются правы.
Вероятность встретить на таёжной трассе, малоезжей и в достославные «советские» времена, попутную машину сейчас приближается если и не к нулю, то к исчезающе малой величине. И инженеру Лазареву это было, естественно, отлично известно. Конечно, случиться могло всякое – и по пивной пробке, говорят, везучие люди кругосветные круизы выигрывают, но, скорее всего, большую часть пути пришлось бы протопать без малейшей надежды на четыре колеса. А крюк ему, на тех же колесах, пришлось сделать по дороге к Парадизу изрядный…
Теперь же, оставшись пешим и поэтому избавленным от необходимости тащить на своем горбу поклажу (Бог с ней, с добычей – самому бы выбраться), разумнее было идти по наикратчайшему пути, которым, как известно, является прямая.
А что? Карта и компас имеются, силой Всевышний не обидел, опыт тоже кой-какой имеется. На большую часть пути хватит остатков того самого сухого пайка, почти не тронутого по причине обилия свежей пищи… В крайнем случае – подстрелит что-нибудь или выловит во встречной речке или ручье. Грибы опять же, ягоды… Благодатная осень на дворе – не весна голодная.
По расчетам Константина выходило, что идти ему придется пять-шесть дней, самое большее – семь. И то, если не встретится по дороге деревенька или леспромхозовский участок. Да и до самого города вряд ли придется идти – на десятки километров вокруг него раскинулась хорошо обжитая зона. Так что неделя – это с запасом.
Увы, как водится: «Рисовали по бумаге, да забыли про овраги…»
То ли прогневал чем Господа Костя, особенной религиозностью, кстати, не отличавшийся, то ли тот попросту смотрел в другую сторону, а делами инженера занялся его антипод, но маршрут не заладился с самого начала.
К слову сказать, такой непроходимой тайги на своем веку Лазарев, далеко не новичок, в этих местах не встречал и готов был поклясться, что на этот раз его точно занесло в места, ни разу с момента их создания не посещавшиеся человеком.
Бурелом следовал за плотно заросшей подлеском чащей, где стволы вековых кедров и лиственниц стояли так близко, будто столбы в частоколе, крутое скальное обнажение – за сырой низиной, лишь чуть-чуть не дотягивающей до полноценного болота… Надежда на речушки, то и дело пересекающие путь (все-таки цивилизация распространялась именно по рекам), сменялась глухим отчаянием от полного отсутствия брода или чрезвычайной его глубины…
Хоженые тропки встречались лишь два-три раза за все пешее путешествие, и то оставались сомнения в их антропогенном [4] происхождении – слишком уж они выглядели запутанными и бестолковыми с человеческой точки зрения. Да и вели совсем не туда, куда нужно.
На третьей с момента выхода в путь ночевке Лазарев вынужден был признать, что назначенный им самому себе срок был чересчур оптимистичным…
До цели оставалось всего ничего – километров пятнадцать, но это совсем не радовало.
4
Антропогенный (от греческих слов anthropos – «человек» и genes – «рождающий, рожденный») – созданный, сделанный человеком.
Помногу раз проверенным и выверенным расчетам Константин давно уже должен был добраться до Кедровогорска, а то и ехать по нему на попутном автомобиле или даже на рейсовом автобусе (распугивая пассажиров своим диковатым видом). Сейчас, если судить по карте, он находился почти в середине Подкаменки, как по имени бывшей деревеньки, давно впитанной городом, кедровогорцы называли один из окраинных «верхних» районов, официально зовущийся Кировским. Конечно, подкаменцы на особенную цивилизованность никогда не претендовали, даже десятилетия спустя, после того как стали городскими, сохраняя изрядную долю своих деревенских привычек, но… Улицы там были заасфальтированы, дома большей частью имели пять и более этажей, а кедры и лиственницы давно уступили место культурным тополям и карагачам.
Ничего подобного вокруг не наблюдалось, а имел место обычный таёжный пейзаж, давным-давно набивший оскомину…
Так и не встретив ничего даже отдаленно напоминающего следы человеческой деятельности, Лазарев миновал последние сотни метров и остановился.
Дальше идти было просто некуда. Он стоял на самой кромке обрыва и с тоской глядел вниз, на струящийся в своем природном ложе могучий поток.
Стоит ли говорить, что никакими признаками полумиллионного Кедровогорска внизу и не пахло.
Река была (Костя даже разглядел характерный изгиб русла, зафиксированный на карте), долина, еще месяц назад густо застроенная испарившимися сейчас домами, была, были даже знаменитые Кедровогорские утесы, сплошь исписанные ранее сверху донизу поколениями альпинистов-экстремалов, а теперь девственно нетронутые, будто отмытые неким великаном-чистюлей.
Последнее подействовало на путешественника даже сильнее, чем исчезновение родного дома. Дело в том, что среди романтически-выспреных, информативно-сухих и прямо неприличных автографов, покрывающих утесы от подножия почти до самых вершин (выше полустертой снегами и ветрами надписи «Да здравствует двадцатилетие Советской Власти» забирались считанные единицы из числа самых упертых), имелись и скромные инициалы самого Лазарева, намалеванные цинковыми белилами еще в восторженные юношеские годы. Почти двадцать лет каждый взгляд на главную местную достопримечательность вызывал некоторое смущение, почти стыд, а вот поди ж ты – исчезли следы полудетского хулиганства, и сердце болезненно сжалось.