Второй Шанс
Шрифт:
Тебе понравилось бы, если бы эти перья вдруг стали просто маленькими, красивыми искорками?
Да. Очень.
Ты этого правда хочешь?
Еще как!
Хорошо.
В мой слишком огромный, переставший помещаться в маленькое тело разум, ворвался жуткий вопль, из которого восприятие безошибочно вычленило изумление, ужас и боль.
Продолжай.
Хорошо.
Огонь танцевал вокруг меня, радуясь своей свободе, и музыкой ему служили крики гоблинов. На миг мне показалось, что я — не внутри моего тела, а вовне, и голубые травы опутывают мои ноги, руки, прорастают в моих волосах — а тело радо этому, радо впустить в себя эти тусклые лунные стебли. А вокруг него, в опрокинутой прозрачной чаше, нарисованной
Путь лежал через коридор из темного камня. Было темно. Гоблины прекрасно обходились без света, а я снова зажгла магический фонарь. Только наблюдая пляску теней за встречными статуями, я сообразила, что даже жесты мне для этого не понадобились. Прозрачная чаша двигалась вместе со мной, и я остро воспринимала все, что попадало в ее пределы. Тело не очень хорошо слушалось меня в странном нынешнем состоянии… однако мир в области чаши повиновался мне беспрекословно, что с лихвой возмещало эту неприятность. Теперь я повелевала голубыми травами: повинуясь моей воле, они пронизывали толщу камня и позволяли мне чувствовать каждое колебание воздуха. Скоро я поняла, что свет мне не нужен, ибо вовсе не глаза вели меня по этим старинным тропам…
Времени для чаши, которая была мной, не существовало. Поэтому я не могла сказать, через сколько часов, мгновений или дней коридоры и ступени вывели меня к огромным воротам – даже не так – вратам, около которых сгрудились умудрившиеся не потеряться и не заблудиться гоблины. При виде меня они заверещали и утроили усилия, пытаясь открыть их. Но ворота явно были тяжеловаты для этой кучки. Я удивилась тому, насколько эти противные существа мне сейчас безразличны, и сосредоточила свое внимание на дверях. Голубые стебли метнулись к ним и оплели их так туго, что по древнему камню мгновенно заструились трещины.
Что сталось с гоблинами, я уже не увидела, потому что из-за ворот хлынул слишком, слишком яркий свет, а следом ворвался разъяренный ледяной ветер.
Это было настолько резко, внезапно и ослепительно, что чаша моего сознания разбилась с хрустальным звоном, а чувства вновь сузились до одного крошечного ее осколка… который через миг погас в мути нового, последнего на сегодня забытья.
…Я пришла в себя от холода. Мерзла до ужаса щека, которой я прижалась к каменному полу. Прошло, наверно, несколько минут прежде, чем меня накрыло волной неимоверной усталости, заставившей тело возопить в муке, моля об одеяле. Теплом, большом одеяле. Которое лежит на кровати, стоящей в уютной комнатке какого-нибудь трактира, где в зале весело трещит камин, а милая пухлая служанка разносит вино с пряностями.
Картинка представилась мне так ясно, что я расплакалась от невозможности оказаться там прямо сейчас. Пошевелиться оказалось очень тяжело, но с помощью неимоверных волевых усилий и площадной брани мне все-таки удалось встать на ноги. Удивительно, неужели совсем недавно по моему желанию занимались пожары, а каменные двери слетали с петель?
Однако, оглядевшись, я поняла, что мне все это не приснилось. Резные врата так и лежали на заснеженном склоне, покореженные и удивленные, утратившие свое пугающее величие. Гоблины наверняка обращались с ними уважительнее. А вот и они, кстати: несколько трупов, которые уже успели слегка заиндеветь. Судя по позам, в них не осталось ни одной целой косточки, чего и следовало ожидать. Мной овладел короткий приступ безумного смеха. Марр, наверное, и понятия не имел, как все может обернуться, иначе никогда бы не заставил меня пить эту свою дрянь…
При воспоминании о вкусе и запахе шаманского зелья меня затошнило, а потом началась долгая, тяжкая и тугая рвота. Когда мой желудок, наконец, перестал ползти в направлении горла, мне стало намного легче. Слабость, правда, еще усилилась, но теперь она угнетала меня меньше: такой-то беде легко было помочь крепким и сладким сном.
Я выпрямилась и огляделась. Выбитые мной врата, как выяснилось, были вделаны прямо в скалу. Никакой резьбы, никаких изысканных колонн, словом – ничего, что выдавало бы присутствие того огромного подземного сооружения, в котором мне случилось побывать. Отчего-то я была уверена, что та зала, в которой обосновались гоблины – лишь часть его и, вероятно, не самая большая. Хотя… кто знает?
День был светлый и безветренный, хоть и морозный: горы укрылись снегом, а над моей головой сияло зимнее небо во всем великолепии своей холодной синевы, которую редкие облачка только оттеняли, но никак не могли нарушить. Аутерскаа по-прежнему возвышались там, где им было положено. Меня обступал хвойный лесок, хранящий следы вмешательства гоблинов: многие деревца потоньше да послабее были срублены или просто изуродованы. Духи этого места, наверное, будут мне благодарны за избавление от головной боли. Было очевидно, что мне следует просто собрать в руки остатки сил и идти в сторону Ветрил Мира: в такой день отыскать своих будет куда проще.
Вид яркого, ликующего солнца и бриллиантового снежного одеяла под ногами будто вдохнул в меня новые силы, которым иначе взяться было бы просто неоткуда. Ну что ж, вперед, стойкий деревянный солдатик. Будем же верить в то, что беды скоро кончатся… а то ведь никаких стальных яиц не напасешься. Особенно, если природа с самого начала… не снабдила.
Мне предстояло покинуть лесок и направиться к тому самому пологому холму, с вершины которого мы перед метелью любовались Песней Неба. Ноги мои проваливались в снег уже едва ли не по колено, и я возмечтала о снегоступах, но где их тут взять?
Взобравшись, наконец, на холм, я перевела дух... и поразилась тому, насколько разнится нынешний вид на Аутерскаа с тем, что я наблюдала в первый ненастный вечер. Теперь они казались огромными стенами исполинского замка, и я все ждала, что где-то наверху непременно взовьется стяг.
Пики тоже блестели: метель не обошла их вниманием. Какое-то время я зачарованно любовалась открывшимися чудесами, а потом неожиданно для самой себя начала звать Святошу. Меня охватило такое жгучее желание увидеть человеческое лицо, что я, наверное, обрадовалась бы и магу из Адемики… или Гведалину, например. Сколько времени я пробыла под землей? Сколько провалялась без сознания? Ищут ли меня все еще? Искали ли вообще?
Эхо стремительно разносило мои крики по всей округе, но что они могли против многовековой, непоколебимой тишины? Мое одиночество особенно остро ощущалось здесь, на открытом всем ветрам холме. В целом мире не осталось никого, кроме меня и Аутерскаа, твердыни холодного зимнего света, чарующей и устрашающей одновременно… Да тот ли это вообще мир? Не вывели ли меня глубинные дороги в какую-нибудь смежную действительность? После того, что со мной произошло, я уже ничему не удивлюсь.
Я смотрела на пики, не отрываясь и не моргая, глаза начинали болеть и слезиться, а в голове была одна только вода. Не выживу, не выживу, замерзну, умру от голода… Нечем охотиться, за спиной – лиги и лиги опасных горных троп и лесов, а впереди – и вовсе страшная неизвестность, олицетворенная кряжами Аутерскаа. Что делать? Кого искать? Где?