Второй шанс
Шрифт:
– Мы и сейчас будем вместе. Только жить будем в городе. Где кафе, театры, музеи. Ты же так мечтала в театр сходить. Теперь у тебя появится возможность посещать культурные мероприятия хоть каждый день. И в рестораны будем ходить ужинать всей семьей, чтобы ты не хлопотала на кухне.
– Я люблю для вас готовить, мне это нравится, – всхлипнула Света.
– Мам, мам, – затрясла руку матери Маришка, – а я в школу ходила. Меня бабушка Женя водила. И за партой сидела с мальчиком. Представляешь, они там, в своей школе, даже таблицу умножения еще не знают. И английских слов не понимают совсем. Только сидят за своими столиками,
Света не поняла по тону дочки, понравилось ей в школе или нет.
– А ты еще хочешь туда пойти?
– Не знаю, – задумалась дочь. – Странно у них как – то все, запутано, – повторила она слова матери. – У нас лучше.
Татьяна
Таня уснула на диване, возле телевизора. Она все ждала Мишу и не хотела подниматься в спальню одна.
«Он же голодный придет, наверное. А греть себе не любит. Схватит что – нибудь из кастрюли холодное, разве это еда. И поговорить ему всегда хочется перед сном: где он был, что делал, о чем спорили».
Таня всегда садилась напротив мужа, он доставал из буфета два тонких фужера, наливал в них немного красного вина, и они засиживались так за полночь.
Сразу уснуть Миша не мог, ему всегда надо было «выпустить пар», как он говорил, обсудить прожитый день, подумать немного о завтрашнем, и Таня всегда должна была находиться рядом.
Сквозь сон она услышала, как тихо отворилась входная дверь, как вошел Миша, и отчего – то долго стоял в прихожей, не зажигая свет. Она даже испугалась, что это кто – то чужой забрался в их дом, и вскочила с дивана, сжимая в руке пульт от телевизора, как оружие.
Миша стоял, глядя перед собой, и не сразу заметил жену. А заметив, вздрогнул; спросил, не глядя ей в глаза:
– Почему не спишь?
– Тебя жду.
– Зачем? Ложись спать. Я посижу немного в тишине, устал.
– Я с тобой. Ты ел? Хочешь, мясо разогрею? Но его можно и холодным с помидорами…
– Я ничего не хочу, – раздраженно воскликнул Михаил. – Просто хочу посидеть в тишине. Это так сложно понять?
– Ну, ладно, – пожала плечами Таня и стала подниматься по лестнице.
– Откуда такие цветы?
– От тайного поклонника, – бросила она, не оборачиваясь.
«Пусть тоже переживает. Даже поревнует, полезно, освежает семейные отношения. А то ведет себя как – то странно».
Таня долго лежала с открытыми глазами, обида не давала уснуть, требовала выяснить отношения, наговорить друг другу резких слов. Михаил ворвался в спальню и подлетел к кровати, потрясая в воздухе желтым конвертом, доставленным почтальоном.
– Это что? Это что, я тебя спрашиваю? – прохрипел он сдавленным шепотом.
– Ты о чем? – Таня испугалась искаженного гневом лица мужа. В первый раз она видела его таким злым.
– Ты – дрянь, вот ты кто! Я терпел тебя, потому что верил, что ты надежная и верная мне женщина. А ты… ты…
Он кинул ей на кровать пачку фотографий и выбежал из комнаты. Трясущимися руками Таня стала разбирать снимки, что лежали в конверте: вот она на пороге своего дома с букетом красных роз – тогда она отправила букет обратно, не имея представления, кто мог его прислать. Вот входит в гостиницу на Исаакиевской
Руки дрожали, немного не совпадая с ритмом колотящегося сердца, во рту пересохло, и голова кружилась все сильнее. Успокоиться не удавалось, Таня отбросила одеяло и спустилась вниз, где горел на кухне свет.
– Миша, – тихо позвала она и сама удивилась, как странно прозвучал ее голос. – Миша, ты где? Я тебе сейчас все объясню, ты успокойся только.
– Успокоиться?! – муж выскочил на нее из – за угла, потрясая ножом. – Я же тебя святой считал. Мне говорили, что ты не такая уж тихоня, но я не верил. Глупец! Думал, сидит моя Танечка дома, вся в заботах, хозяйничает, даже помощницу себе не берет, все сама делает – и готовит, и стирает, и мужа встречает. Конечно! Зачем тебе помощница, еще заложит хозяйку. Так же удобнее изменять. Муж целый день на работе, все время твое. Гуляй, Европа!
– Миша, зачем ты так? Неужели ты поверил всем этим снимкам?
– Думаешь, это фотомонтаж и кто – то хочет подставить мне подножку, ослабив тылы? – более спокойным тоном заговорил рассерженный муж.
– Нет, это не фотомонтаж, – начала Таня, но закончить ей Михаил не дал.
Издав не то вой, не то вопль, он поднял руки вверх, швырнув на пол нож; потом закрыл руками лицо, покачался немного на одном месте и выскочил в прихожую. Хлопнула дверь, заворчал разбуженный двигатель машины и наступила тишина.
Когда Таня, опомнившись, выскочила на улицу, то увидела только красные огни машины и задвигающиеся створки ворот.
«Иль меня оклеветали, иль царя околдовали…» – снова вспомнилось из сказки.
– Что – то часто мне в последнее время сказки стали вспоминаться. Так плохо в реальности, что ищу утешения в мире сказок? – подумала Таня и расплакалась, ощущая себя совершенно одинокой на этой земле.
Подруги далеко, им не позвонишь вот так, среди ночи. В последнее время Миша заменял ей и подруг и весь остальной мир. С ним она делилась своими печалями и радостями, с ним строила планы на будущее, с ним ходила в театр, обсуждала новые выставки, забегала по выходным в кафе выпить чашку кофе с любимым пирожным. Даже новое платье показывала мужу, прислушиваясь к его советам.
И все это было так привычно и спокойно и по – настоящему счастливо. И Миша с удовольствием разделял с ней все их маленькие семейные радости.
А что теперь? Теперь – то, что ей делать без Миши, как жить? И Таня зарыдала, уткнувшись носом в подушку
Василиса
Промаявшись в четырех стенах в надеждах на лучшее будущее и поняв, наконец, что Кирилл сломлен, гораздо, сильнее, чем это казалось им обоим, Василиса решила стать кормилицей семьи.
«Ничего, – думала она, – я вполне смогу работать администратором, в каком – нибудь приличном салоне. Главное, что это не наш район, и вероятность встретить знакомую тут равно нулю. Могу пойти в туристическую компанию и рассказывать о тайнах Петербурга. Или потешу надежды родителей и стану аккомпаниатором у оперной знаменитости».