Второй вариант
Шрифт:
— Имя «Ольга» вам о чем-нибудь говорит?
Хозяин не ответил, только неопределенно покивал головой. И все разом рухнуло. Просто старый не понимает того, о чем его спрашивают. И отвечает, лишь чтобы сделать приятное гостю. Значит, это не дядя Кеша, а другой местный житель.
— Скажите, а кто-нибудь еще, кроме вас, живет в поселке? — почти без всякой надежды спросил Савин.
— Нет, однако.
— Здесь раньше жил охотник Иннокентий с женой, знаете его?
— Я жил.
Савин растерянно обвел глазами комнату.
— Как здоровье?
— Плохо, дедушка.
— Зачем «плохо»?
— Сердцу тяжело.
— А-я-яй, молодой, однако.
— Сердце у меня здоровое. А болит, потому что не могу найти одного человека.
Хозяин вытянул из своих широченных штанов вполне современную газовую зажигалку, стал раскуривать трубку. Запястья рук заголились, выпроставшись из длинных рукавов. И Савин ахнул. Он увидел на руке часы. Те самые, что Дрыхлин отдал Ольге в обмен за шкурку соболя и которые она собиралась подарить дяде. Значит, это он, значит, прикидывается старый?
— Откуда у вас эти часы? — стараясь быть спокойным, спросил он.
— Хороший, да?
— Конечно, хорошие. Откуда они?
— Подарок, однако.
— Кто подарил?
— Дочка.
— Ваша родная дочка?
— Совсем родная. Сестра родная. Ее дочка.
— Как ее зовут?
— Мария, сестра Мария.
— А дочку как зовут?
— Эльга.
Все спуталось в голове у Савина. Почему Эльга? Ведь это река Эльга! А она — Ольга. Может быть, на русский лад — Ольга? А на самом деле имя такое же, как у реки?
— Я тебя знаю, — неожиданно произнес старый. — Ты ходил зимовье.
— Она рассказывала вам? — встрепенулся Савин.
— Да.
— Где она сейчас?
— Кушать, однако, будем. Садись, гость.
— Она уехала куда-нибудь?
— Да.
— Куда?
— Кушать давай.
Хозяйка тоже подсела к столу, и Савин обратился к ней:
— Скажите, пожалуйста, куда уехала... Эльга? — Он с трудом произнес новое для себя имя.
Та открыла было рот, чтобы ответить, но дед зыркнул на нее глазами, а она поджала толстые губы.
Они заговорили между собой по-своему, Савин лишь понял, что хозяйка в чем-то убеждала мужа, он возражал, и их спор явно имел отношение к нему.
— Ушла Эльга, — сказал наконец Иннокентий. — Ушла. За сыном ушла.
— Куда ушла?
— Далеко.
Он не выдержал больше, вскочил с места, закричал обиженно:
— Вы что, ненормальные, что ли? Я люблю вашу Эльгу! Я к ней приехал. Она жена мне, поймите. Вы что же, счастья своей племяннице не хотите? Неужели вы такие недобрые?
Иннокентий аж искривился весь, слушая его. Беспомощно поглядел на бабку. Та уткнулась в тарелку, словно, выговорившись, отрешилась от всего.
— Что же вы молчите? — продолжал Савин. — У нее что, сын родился?
Бабка подняла голову от тарелки. Произнесла:
— Хабаровск.
— Так она в Хабаровске?
Хозяйка закивала согласно:
— Сын рожает.
Савин выскочил из-за стола. Схватил портфель, крикнул «До свидания!» и очутился на улице. И встал как вкопанный. Тут же вернулся обратно. Остановился на пороге.
— Я же не знаю ее фамилии, скажите — как?
Бабка прошла за ситцевую занавеску. Иннокентий тоже вышел из-за стола, подшаркал к Савину, встал перед ним, маленький и виноватый.
— Ты пришел. Эльга знала. Говорила: не скажи, где я. Однако сказал, — заглядывал снизу Савину в глаза, словно пытался что-то прочитать в них. А у самого глаза были, как у молодого, словно по ошибке попали на его изборожденное морщинами лицо. И взгляд из узких прорезей требовал, пытал, умолял.
Савин понял и ответил:
— Я очень люблю Эльгу. Мы будем хорошо и дружно жить. И станем приезжать к вам в гости.
Иннокентий стушевался, закрутил головенкой на худой шее, сел на лавку, нашаривая рукой трубку. Бабка вышла с конвертом в руках, подала его Савину.
— Брат Коля, — ткнула корявым пальцем, в адрес.
Савин бережно взял конверт, щелкнул портфельными замками, увидел внутри белый квадратный сверток. Вытащил, развернул на глазах, отделил половину денежных знаков, протянул хозяйке:
— Возьмите, это — Эльгины.
Она выпрямилась, промелькнула вдруг в ней давняя гордая стать, поджала полные губы, отвернулась.
— Это же — Эльгины!
— Мои много деньги есть, — сказал Иннокентий. — Новый дом не хочу. Эльге дам. Хорошо.
— До свидания, — тихо произнес Савин.
— Ходи, бойе. Хороший тропа тебе...
Сутки тянулись для Савина медленно и вязко. Еще одну ночь провел он вместе с Генкой. С равнодушием глядел на трех огромных тайменей, попавшихся на искусственного мыша. Лежал на зеленой постели, всем телом чувствуя исходящее от прогретой земли тепло, слушал вдовье кукование кукушки и считал часы, оставшиеся до рассвета. Под утро, когда Генка, нарыбачившись, явился к костру и уселся на лапник, дожидаясь в чайнике бульканья, Савин рассказал ему про зимовье, про встречу с дядей Ольги (Эльги), про хабаровский адрес.
— А чо, — сказал тот, не дослушав, — жены из них верные. Надежные для семейной жизни. Не то что городские. — Помолчал и сказал: — Невтерпеж тебе, чую. Собираться, однако, будем:
С нетерпением глядел Савин на проплывавшую мимо сивую от тумана тайгу. Выползло солнце, разогнало бель и подзолотило деревья. Генка миновал свой родимый Усть-Ургал и причалил ниже по течению, в том месте, где проходила притрассовая автодорога, чтобы Савину быстрее и удобнее было добраться до своего поселка...