Вторжение в рай
Шрифт:
Неожиданно в голубых глазах Бабури вспыхнул гнев.
— Я вот смотрю на тебя, и вижу, что с тех пор, как мы вернулись сюда из Акши, ты только и делаешь, что себя жалеешь. Даже говорить ни с кем не хочешь. Ты изменился. Не таким ты был, когда мы с тобой рыскали по окрестностям Самарканда или ты сжимал в объятиях Ядгар. Жизнь переменчива, но, похоже, ты об этом забыл. Если неприятности действуют на тебя таким образом, вполне возможно, ты и вправду не заслуживаешь своего «великого предназначения», в чем бы оно ни заключалось. Ведь для тебя оно, судя по нытью, не больше, чем тяжкое бремя.
Прежде чем он успел осознать, что делает,
Измазанные, взъерошенные, они уставились друг на друга. У Бабури был расквашен нос, на лицо Бабура лилась кровь из пореза над ухом, а его левый глаз, куда приятель ткнул пальцем, уже заплывал.
— Не знаю, как там с предназначением, — пробормотал Бабури, — а уличный боец из тебя бы вышел что надо.
Когда к ним, встревоженные шумом, примчались по стене караульные во главе с Байсангаром, оба они уже покатывались со смеху.
Воздух был таким холодным, что Бабур непроизвольно щурил глаза, его ноги, обутые в меховые сапоги, через каждые два-три шага скользили по льду. Однако этот крутой перевал, ведущий на юг от Ферганы, был единственным путем, позволявшим уйти от разъездов Шейбани-хана, охотившихся за ними, словно на лис, заставляя их снова и снова бежать, разоряя места, где они получали пристанище.
Отсутствие лошадей заставляло Бабура чувствовать себя особенно уязвимым даже здесь, высоко в ледяных горах, где вряд ли можно было кого-то встретить. И он сам, и его спутники были прирожденными всадниками, сроднившимися с седлом, но теперь им приходилось полагаться лишь на выносливость собственных тел. Первые несколько дней Исан-Давлат и Кутлуг-Нигор ехали по горным тропам на осликах, прихваченных с собой Бабуром в качестве вьючных животных, но затем погода ухудшилась, а крутые склоны сделались непроходимыми для их копыт. В результате Бабур приказал забить ослов на мясо. На некоторых участках пути самые сильные воины подносили женщин на спинах, в корзинах, но большую часть времени они и две их служанки, так же как и остальные примерно четыре десятка оставшихся с Бабуром спутников, шли по оледенелым каменным тропам пешком, опираясь на деревянные посохи. Кутлуг-Нигор удивляла сына силой тела и духа: она постоянно отказывалась от какой-либо помощи в пользу своей матери, более старой и слабой. Сейчас Бабур видел ее прямо перед собой: укутанная с ног до головы в овчины, она наловчилась лазить по горам побойчее иных мужчин. Во всяком случае, Касиму, то и дело падавшему и явно выбившемуся из сил, было до нее далеко.
В качестве укрытия отряд располагал только четырьмя войлочными шатрами. Жерди с намотанными них тяжелыми шерстяными рулонами, сменяясь, несли на плечах по три человека. Бабур, когда подходила его очередь, исполнял эту обязанность наравне со всеми, сгибая спину и напрягая ноги под немалым весом.
Где-то послезавтра они должны были одолеть перевал, а внизу, в долине лежали поселения, где они надеялись передохнуть, а потом и раздобыть лошадей. Во всяком случае, ночью, под войлоком, надежда на это согревала молодого эмира почти так же, как тела Бабури и других спутников, тесно прижавшихся друг к другу.
Два дня спустя мальчишка, мочившийся на лед замерзшего ручья, изумленно вытаращился на появившийся неожиданно со стороны перевала измученный трудным переходом отряд. Придя в себя, он повернулся и со всех ног припустил к селению, находившемуся в нескольких сотнях шагов ниже по склону.
— Послать кого-нибудь вперед, повелитель? — спросил Байсангар.
Бабур кивнул. Хотя от холода у него не ворочался язык, он испытывал облегчение и гордость, придававшие ему новые силы. Он сделал это! Он благополучно переправил свою семью и соратников через горы. То, что по сравнению с войсками, какими ему доводилось командовать, то была лишь горстка оборванцев, сейчас не имело значения.
Спустя несколько минут посланцы Байсангара вернулись со стариком — насколько можно было разобрать, учитывая, что на нем было надето несколько толстых стеганых халатов, а голова замотана толстой шерстяной тканью. Когда ему сообщили, кто перед ним, он пал на колени, коснувшись земли лбом.
— В этом нет надобности, — промолвил Бабур, уже успевший отвыкнуть от подобного обхождения. — Мы пришли издалека и устали, — промолвил он, помогая поселянину подняться на ноги. — К тому же с нами женщины. Можете вы приютить нас?
— Мало кто перебирается через горы в такое время года, — уважительно произнес местный житель. — Как здешний старейшина я говорю вам: добро пожаловать в наше селение.
В этот вечер Бабур сидел, скрестив ноги у очага, в непритязательном, глинобитном доме сельского старейшины. Нижний этаж представлял собой одну общую комнату с шерстяными тюфяками для сна, а Исан-Давлат и Кутлуг-Нигор поместили в маленькой комнатушке жены главы поселения, находившейся на втором этаже, куда снаружи вела отдельная лестница. Бабури сидел рядом с другом, и оба занимались тем, что осматривали свои натруженные, обмороженные ноги.
— Порой мне казалось, что даже если мы и выживем, то я уже не смогу ходить, — промолвил Бабури, прикоснувшись к волдырю и поморщившись от боли.
— Нам повезло. Мы запросто могли сбиться с пути или свалиться в пропасть.
— Так это везение или тут дело в твоем великом предназначении? — спросил, улыбаясь, Бабури.
Тот улыбнулся, но промолчал.
Несмотря на густой утренний туман, Бабур увидел выскочившего из-за низкого куста зайца, которой замер на месте, настороженно поводя ушами и принюхиваясь. Но он стоял по ветру, так что унюхать его заяц не мог. Бабур осторожно вложил стрелу и натянул тетиву, не сводя глаз с уверенного в своей безопасности зверька.
Неожиданно позади послышался топот бегущих ног. Заяц мгновенно исчез, Бабур, выругавшись, обернулся и увидел запыхавшегося, взволнованного воина.
— Повелитель, прибыл посол из Кабула. Говорит, что искал тебя два месяца, с того времени, как начал таять снег. Он ждет в доме старейшины.
Забыв о зайце, Бабур убрал стрелу в колчан, повесил лук за спину и поспешил по тропе обратно к селению. Должно быть, человек прибыл с посланием от владыки Кабула, доводившегося двоюродным братом его отцу. Правда, насколько он мог припомнить, близки они между собой не были, и связей почти не поддерживали.