Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны
Шрифт:
Я записал его рассказ.
В армии с первых же дней у него не заладилось: попал в немилость к «старикам», стали они его бить, он пробовал сдачи давать, они в ответ… Почему так вышло? Объясняет: считал себя умнее других, а там требовалось «пахать» на старослужащих, к этому не привык. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, но тут вмешалось начальство, и перевели Алексея в соседнюю часть, в строительную роту, определив отвечать за горюче-смазочные материалы. Здесь он быстро смекнул, что к чему, и стал продавать солярку афганцам. «А что? — прямо глядя мне в глаза, сказал он. — Так многие делают. Главное — не попасться». Быстро обзавелся постоянными клиентами. Они ему говорили: «Если служить будет трудно —
Неожиданно в части назначают проверку. А у него не достает одной тонны ГСМ — той самой, что ушла «налево». Испугался. Попытался выйти за пределы гарнизона. Задержали. 7 октября 1984 года Алексея перевели из гарнизонной «губы» в камеру временно задержанных. Ночью, вынося парашу, обманул конвойного и совершил побег. Ушел в горы, а наткнувшись на первый же кишлак, сразу заявил: «Хочу воевать с советскими».
Лол Мухаммад, главарь крупного вооруженного формирования, повез его в Иран — показать начальству, которое, однако, велело вернуть перебежчика обратно, обучить языку и использовать в боевых операциях. Алексей просился в Пакистан: дескать, из него получится хороший инструктор, но вместо этого попал на базу моджахедов под Адрасканом, где был подвергнут тщательной обработке. Сначала в течение нескольких дней его опрашивали, вытягивая все, что касается дислокации наших частей, их боеспособности. Затем долго промывали мозги антисоветскими разговорами. Взяли подписку. Теперь по правилам вербовки предстояло «закрепление на крови».
Ему велели захватить штабную машину с документами и совершить несколько диверсионных актов. Не знаю, что он натворил на самом деле, следователю Алексей сквозь зубы признал только то, что из гранатомета он подбил санитарную машину. После этого ему вручили автомат и стали доверять почти как своему.
Все окрестные кишлаки целиком находились под контролем оппозиционных отрядов, рассказал перебежчик. На крышах их домов стояли крупнокалиберные пулеметы, по улицам свободно разъезжали «тойоты», ходили вооруженные люди. Главарь заранее знал о готовящихся против него войсковых операциях, у него везде были свои люди, и даже в ХАДе он держал агентов.
Иногда появлялся мулла по имени Сарвар — этот все твердил про аллаха, заставлял наизусть учить Коран. А что не по нему — сразу палкой по голове. Пять раз в день Алексей, принявший ислам, вместе со всеми совершал намаз.
По вечерам слушали передачи Би-би-си на персидском языке, в них много говорилось о ситуации в Афганистане. С перебежчиком, который скоро стал сносно говорить на фарси, откровенничали: вот уйдут ваши войска, тогда сразу вырежем всех партийцев. Но никаких иллюзий относительно будущего не питали: война, по их мнению, будет продолжаться еще долго — сражаться станут друг с другом за сферы влияния. Ругали своих руководителей в Пакистане: «дескать, заелись, понастроили себе виллы, хапнули денежек».
Я спросил Алексея, о чем еще говорили при нем моджахеды?
Он с готовностью стал перечислять: «О советских часто заходил разговор — они верят в то, что у наших солдат нет ни отца, ни матери, а детей при рождении государство сразу забирает себе на воспитание. Хвастались, что вскоре захватят Герат и что для разминирования дорог и подходов к городу прибыли из Ирана специально обученные саперы. Давали мне полистать груды журналов, газет, книг на темы борьбы с «советскими оккупантами» — этому «оружию» они придают особое значение, гораздо большее, чем Кабул».
Однажды в кишлак наведался очень важный гость по имени Гелайни. [13] По всему было видно, что эта птица высокого полета: ему отвели отдельный дом, устланный коврами, приставили охрану. Моджахеды обращались к нему с особым почтением: «Пир саиб», а телохранители ни на мгновение не выпускали его из виду.
Гелайни приехал специально, чтобы поговорить с Алексеем. Несколько дней подряд он, словно прощупывая перебежчика, задавал ему множество самых различных вопросов, а затем, видимо, убедившись, что парень годится для серьезного дела, открыл цель своего визита. Он хотел, чтобы Алексей возглавил ударное террористическое формирование. «У нас, — сказал гость, — ты сам видишь, что воюют плохо. Нет настоящей военной организованности. К тому же многие думают не столько о джихаде, сколько о том, как набить собственный карман. Ты же хорошо знаком с порядками у советских, знаешь их слабые места. Дадим тебе неиспорченную, дисциплинированную молодежь, современное оружие, средства связи…»
13
Не путать с руководителем Национального исламского фронта Афганистана (НИФА) С. А. Гилани.
Вроде бы Алексей согласился. Во всяком случае, он сказал мне, что подписал какую-то бумагу, которую Гелайни достал из своего «дипломата».
«Как с тобой обращались?» — спросил я перебежчика. «Нормально, — пожал он плечами. — Только один мулла Сарвар не доверял мне, заставлял до изнеможения учить Коран, а чуть что — бил палкой по голове».
В мае 1985 года наша контрразведка сумела найти подходы к отряду Лол Мухаммада. Через завербованного афганца Алексею было передано письмо с предложением вернуться к своим, явиться с повинной. Долгое время он не отвечал. Попытку установить с ним связь повторили. Осенью от ответил: «Я сын своей Родины и всегда помнил об этом. Знаю методы подрывной работы моджахедов и могу быть вам полезен». Короче, затеял игру с контрразведчиками, поторговаться решил. Тогда ему направили ультиматум: «Или выходишь из банды, или будешь уничтожен».
И установили срок.
Алексей понял, что это не пустая угроза. Агенты контрразведки были рядом и могли в любой момент прикончить его. И он решил сдаться.
Теперь его ждал военный трибунал.
Разные причины толкали солдат на бегство из частей. Кто-то не выдерживал «дедовщины». Кто-то не хотел умирать неизвестно за что. Кто-то стремился удрать «за кордон», пожить на Западе и использовал для этого любую возможность. За редкими исключениями побуждали к дезертирству не полические разногласия с нашей системой, а условия, которые солдаты считали непереносимыми.
И вели они себя у моджахедов по-разному. Одни (и таких было, как нам кажется, большинство) тяготились обстановкой, стремились под любыми предлогами вырваться в Европу или в США. Если они и принимали ислам, то вынужденно, под давлением. И от боевых действий против своих бывших товарищей увиливали, как могли, либо выполняли пассивные роли.
Но находились и такие, кто воевал против подразделений 40-й армии осознанно и активно. Один из них — Демиденко — был пойман. О нем речь в другой главе.
Эти трое солдат добровольно перешли на сторону моджахедов. Лучше, чтобы их фамилии остались неизвестными широкому кругу читателей. Верховный Совет СССР своим памятным решением снял с них вину. Так стоит ли ворошить прошлое… Назовем их по именам: Игорь, Сергей, Владислав.
Что же побудило их покинуть свои части и перейти на сторону афганских повстанцев? Как они это осуществляли? Они сами рассказали об этом западной радиожурналистке весной 1984-го.
Игорь: Как у нас созрело желание бежать? Мы обсуждали, друг с другом говорили. Дело в том, что протестовать — это только себе вредить. Если кому-то говорить, что тебе не нравится, как тут обращаются с афганским народом, это или ты в тюрьму попадешь в конечном счете, или с ума сойдешь…