Вторжение
Шрифт:
Поэтому вовсе не случайно в этике Уильяма Оккама нравственным может быть признано только то, что согласуется с совестью личности.
Кстати, вы знаете, в тех метаморфозах, в кои ввергли меня ломехузы, засунув в электронное чудовище, я был и вами, товарищ Сталин.
— Понравилось? — спросил, усмехнувшись, Иосиф Виссарионович.
— Нет, — искренне признался писатель. — Слишком много власти. Ведь любая она, даже столь малая, что имеется у меня сейчас, великое бремя. И я понял уже давно: только тот, кому власть в тягость, для кого власть суть бремя, имеет на нее право. Вы тяготились властью, товарищ Сталин?
При этих смелых словах писатель испытующе глянул в тигриные глаза вождя. Впрочем, сочинитель никогда не испытывал ни малейшего страха при общении с вождем, хотя и позволял себе в разговоре резкие на его счет суждения. Правда, это касалось периода 1879–1953 годов и относилось к деяниям земного Сталина, к чему и у Сталина звездного отношение было критическим.
— Еще как, понимаешь, тяготился! — живо воскликнул Иосиф Виссарионович. — Конечно, я хотел власти, не без того… Но вы должны, коль взялись разобраться в феномене товарища Сталина, обязаны всегда помнить, что товарищ Сталин не брал власть! Власть ему дали, как даст ее в декабре уже нынешнего года Михаилу Горбачеву Съезд народных депутатов. А потом меня подталкивали к укреплению этой власти и люди, и обстоятельства, создаваемые опять же, понимаешь, теми или иными людьми, неважно.
— А вокруг Президента разве нет самых разных людей? — обеспокоенно спросил Станислав Гагарин.
— Есть, и с полярными взглядами… В этом таится главная опасность для страны. Каким будет поворот винта — сказать вам не имею права.
— Спасибо и на том, что иногда приоткрываете завесу времени, — сказал писатель. — То ли от общения с вами, то ли помудрел от бесконечных предательств, но теперь даже мысли сотрудников научаюсь читать…
«И часто попадаю впросак, — с горечью подумал председатель «Отечества», глядя, как мерседес вкатил в открытые ворота и остановился перед симпатичной виллой, полузакрытой от наблюдателей с улицы высокими и объемистыми в стволе платанами. — Кто сейчас в очереди на предательство? Любимый мой зять Николай Юсов, уже клявшийся в преданности Дима Лысенков, Вадим Казаков, редактор Люба Антипова, художник Васильев или верный соратник и коллега Юрий Никитин… Время покажет… Но почему я вспомнил именно этих?»
Вера, сидевшая в мерседесе слева, уже выпорхнула, будто молодая козочка, из автомобиля, а Станислав Гагарин сидел неподвижно и спокойно ждал, когда приблизится человек, медленно идущий от виллы.
Писатель узнал в нем уже того мафиозного президента, которого показал ему в самолете товарищ Сталин.
XLVI. АВТОМАТ КАЛАШНИКОВА МОНСТРАМ НЕ ПОМЕХА
— Вы любите свою жену? — спросил Станислава Гагарина хозяин виллы, на которую привезли его на белом мерседесе.
Он уже представился писателю.
— Знаете, — сказал доцент Головко, по кличке Старик, глава криминального сообщества, — мне говорил о вас товарищ Сталин… И даже если хотите, рекомендовал на роль идеолога в новой структуре власти, которую мы создадим вместе с вождем.
«Не может этого быть!» — едва не воскликнул писатель. И год тому назад он так бы и сделал. Только в последнее время научился скрывать чувства, как говорится, считал до десяти, прежде чем принять решение да и просто выразить отношение к событию или полученной информации.
«Товарищ Сталин не мог отдать меня этому мафиози, — соображал Станислав Гагарин. — Хотя… Видимо, это был некий ход с его стороны. Ведь он рассказывал мне о встрече со Стариком, о намерении столкнуть мафию с агентурой Конструкторов Зла. Надо с умным видом кивать, поддакивать, не изрекая ничего определенного. Авось, сей доцент не умеет читать мыслей и подрасскажет нам нечто».
— Да-да, конечно, — отозвался Станислав Гагарин, и Головко принялся излагать соображения о возведении идеологической надстройки над преступно-экономическим оазисом.
Суть размышлений Старика сводилась к тому, что среди массы людей существуют особые личности, психика которых отождествляется с коллективной психикой. Такому отождествлению соответствует симптом богоподобия, но только возведенный в иерархию. Подобная личность по праву считает себя счастливым обладателем великой, единой Истины, которую ей и надлежит открыть, обладателем того конечного знания, в котором спасение человечества.
— Но такая психическая установка суть мания величия, — мягко возразил сочинитель. — А вы, как говорил мне товарищ Сталин, умный человек…
Ничего подобного вождь писателю не говорил, но расчет последнего оказался прицельным: Головко откровенно расцвел.
— Я бы не сказал, что это мания величия в буквальном смысле слова, скорее слабая смягченная форма его. Назовем его пророческим вдохновением. Известно, что субъектов, у которых психика слаба, но зато непомерно развито честолюбие, тщеславие и неуместная наивность, слияние с коллективной психикой является подлинным искушением, которому они зачастую поддаются. Посмотрите на целый сонм говорунов левацкого толка, которых породила перестройка…
— Смотреть на них уже тошно, — ворчливо промолвил писатель.
— Разделяю ваше раздражение, — вздохнул Головко. — Только вот нам, людям дела, создаваемый ими хаос крайне выгоден. Но болтуны в раскачивании государственной лодки зашли слишком далеко. Не дай им Бог не на шутку раздразнить военных! Эти терпеливые ребята могут сорваться и смести всех, в том числе и вашего покорного слугу. Этого необходимо избежать. И потому мы начинаем необъявленную войну с леворадикалами и демократами, хотя они до сих пор рьяно защищали наши интересы. Их представители в парламенте несовершенными и явно играющими нам на руку законами помогли отмыть серьезную долю капитала. Да и общий капитал мы весьма значительно увеличили. Это так…
— Но чем я могу вам быть полезен? — спросил, продолжая игру, Станислав Гагарин.
— Видите ли, доступ к коллективной психике и познание ее являются для личности обновлением жизни, — сказал доцент-политэконом. — Люди хотят удержать такое состояние обновленности. Одни потому, что осознают: повышается их «чувство жизни». Другие надеются на богатый вклад новых элементов в их познание. В коллективной психике скрыты сокровища, от которых грешно отказываться. Потому я и хочу предложить вам заняться изучением проблемы. Постарайтесь поставить коллективную психику на службу Нашему Делу.