Вторжение
Шрифт:
ЖИТЕЙСКИЕ ПЕРЕДРЯГИ,
или КАК СТАНИСЛАВ ГАГАРИН СОЧИНЯЛ РОМАН «ВТОРЖЕНИЕ»
Соображение дать записи к роману «Вторжение» в виде отдельного блока-приложения пришло ко мне в голову вечером 23 мая 1991 года в двадцать седьмой комнате Голицынского дома творчества, после ужина и чая в обществе Татьяны Павловны, дежурной медсестры.
Еще ранее я понял, что та масса идей, которые появлялись в процессе работы над «Вторжением», физически не может быть втиснута в рамки придуманного мною в ночь с 6 по 7 апреля 1990 года здесь же, в Голицыне, фантастического
Потом, когда не единожды перечитывал материалы «Передряг», которые отобрал для публикации вместе с романом, мне всегда казалось: читать их не менее интересно, нежели сам «Вторжение».
Кстати, я заглянул в дневник, который вел тогда и веду с января 1952 года до сегодняшней ночи уже 24 мая. Несколько весенних дней прошлого года весьма показательно и так ярко живописуют состояние, в котором пребывал сочинитель Станислав Гагарин, что я решился привести их полностью, начав сие описание с 31 марта 1990 года.
Это были дни, когда я проиграл птицеводу Гришину во втором круге выборов народных депутатов России и отсыпался в Голицынском доме творчества. Через два дня, 2 апреля в понедельник, я узнаю о самом крупном предательстве — по количественному составу — в моей отечественной практике: в лагерь противника, на этот раз им окажется новоиспеченный коммерсант из Сибири, Сергей Павлов-младший, уйдет семь человек из десяти. Со мной останутся лишь Коля Юсов и Вадим Казаков. Увы, и этих сегодня нет рядом… Но это так, к слову. [5]
5
Перечень предательств на этом не завершился, увы. Пока самым крупным был третий путч, организованный Федотовой, Литинским, Павленко, Рыжиковой, Савельевой, Панковой, Калининой, Головановым, Мелентьевым, Кущим, Красновой, Стрелковым.
Как выяснилось позднее, активно, но тайно, участвовал в нем мой самый верный, как я наивно полагал, соратник Александр Сорокоумов.
Вернемся, однако к 31 марта 1990 года. О чем же я писал в тот день?
Пять минут первого. Занимался разбором бумаг и не заметил, как наступили новые сутки. В свердловской газете «На смену!», ее прислал Олежко, там его материал с упоминанием об «Отечестве», обнаружил «Демократическую платформу к XXVIII съезду КПСС».
А ведь я сей тугамент, как говорил Лесков, и не читал. Надо утром, на свежую голову, его изучить. И вообще подумать, чем бы мне литературным заняться.
08-39. Когда чистил зубы, пришла мысль: а не написать ли мне фантастический рассказ? Прямо сейчас, здесь, в Голицыне. А что? Хоть как-то морально оправдаться перед самим собой. О чем рассказ? Не знаю пока.
Вечером читал фантастику Михановского. Примитивно и пошло пишет сей муж. И его печатает Щербаков… Это сам не меньший пошляк. Так-то вот.
Вообще мне все надоело, в том числе и писательство. Меня уже не волнуют выходящие книги. Я не ношу больше собственные сочинения в издательства и журналы. Вот попытался создать «Отечество», чтоб иногда и самому печататься в нем, так при содействии генерала Пендюра меня пинком под жопу… Где же справедливость?!
Как это я еще не остервенился на весь род человеческий?
Да, хреново, ежели человека с утра одолевают подобные мысли. А ведь работать надо. Я же не знаю — над чем работать. Ни мыслей, ни желаний… Все как бы до фени, пропади оно все, гори синим пламенем!
Вот такое состояние духа было у меня за неделю до того, как пришло озарение. 6 апреля 1990 года около трех часов пополудни в пятницу я писал:
Слава Богу,
В качестве примечания сообщу о том, что переписывая эти строки для «Земных передряг», тоже… ломал голову, только не смог вспомнить, о чем я тогда соображал.
Предварительные записи, писал я шестого апреля, буду вести на отдельных листках, равно как и наброски. А затем — уничтожу. Кодовое название операции-мистификации «Стрекозел».
Да! Пока меня тут не было, а уехал я в воскресенье вместе с Махариновым, первого апреля, произошли в «Отечестве» интереснейшие события. Во вторник Павлов-младший попытался меня проглотить.
В этом ему активно помогали Коробов, Колесников и Быков. Да-да, тот самый архипреданный Быков, который разве что в жопу меня не целовал. Ну да ладно… Не впервой мне встречаться с предательством. Одним больше или меньше…
В понедельник РТО должно получить у Литфонда России права гражданства. Николай Юсов добыл для «Отечества» рафик, успел поставить машину на учет и получил сегодня номера.
Теперь мы лошадиные.
Пойду спать. Перед сном «Сумма технологии» моего тезки Лема.
Вот тогда, в постели, и пришла в голову идея романа «Вторжение». Но поначалу назывался он иначе. Утром другого дня, седьмого апреля в половине восьмого была сделана об этом соответствующая запись.
На рубеже вчерашнего и сегодняшнего дней, где-то в полночь, родилась идея и общий сюжет фантастического романа «Смятение». Или «Звезда Барнарда».
Долго не мог уснуть — обдумывал детали, первые и последние фразы, отдельные эпизоды, SF — обоснованность и прочие детали. Думаю начать его и побыстрее закончить. Роман должен стать попросту сенсационным. Ведь в центре его будет Сталин, а второй персонаж — писатель Станислав Гагарин.
О том и другом повествуется в третьем лице.
Начну так: «Гагарин открыл глаза и увидел, что за его письменным столом сидит Сталин».
Так-то вот… Утром же придумал и как закольцевать роман. Герой прощается с И. В., вождь возвращается в Тот Свет, смоделированный Конструкторами, Архитекторами Мира, Сталин, возможно, один из этих космических Зодчих, и говорит:
— «Спокойной ночи, товарищ… Завтра наши приключения покажутся вам всего лишь забавным, понимаешь, и фантастическим сном, — ласково улыбаясь произнес Сталин.
…Писатель еще не проснулся до конца, но осознал некое предчувствие. Мозг его медленно привыкал к новому бытию и вдруг вспыхнул догадкой. Станислав Гагарин понял, что ему неуютно от холодного и резко чистого воздуха, что совершенно исчез запах трубочного табака, к которому он привык за эти такие необычные дни.
Писатель открыл глаза и увидел, что за его письменным столом сидит Гитлер».
Вот так, в таком разрезе. А между двумя этими явлениями масса фантастики, сегодняшнего быта, философии, психологии, сногсшибательных приключений. В моей манере — дерзко и кинематографично.
Ввести в литературный оборот тех, кто меня окружает в жизни. Юсова, Вадима, одинцовские власти, литературные круги, события в Литве, в Закавказье и так далее.
Ну что, можно переносить все это на отдельные листки. И назову так: Смятение, или Звезда Барнарда. Необходимо как следует загореться темой. Можно не писать фантастический роман в подзагловке. Просто роман. И все… Да, так и обозначу.