Вторжение
Шрифт:
— А что можешь делать? — спросил у него нарочно строго Костров.
— Умею все, — тонким, но вполне уверенным голосом ответил парнишка. Могу стрелять, гранаты бросаю… Пошлете в разведку — и там справлюсь. Вот честное мое слово! — постучал он кулаком себе в грудь.
Молодому бойцу пока наказали не отлучаться из отряда.
Это было вчера вечером. А уже ночь, отряд медленно и устало продолжает двигаться на восток. В лесу темно, того и гляди выколешь глаза веткой. Приходится все время держать перед собой
Временами тропа прижимается близко к шоссе, откуда доносится теперь уже не прекращающийся и ночью гул, и, чтобы не выдать себя, отряд выбирает другую стежку. Все равно идти приходится крадучись, без малейшего шума. Кое у кого сохранились палатки, жесткие и каляные, они шуршат, задевая о кусты, приходится, несмотря на холод октябрьской ночи, сворачивать их в кульки, нести под мышкой. На беду, кого–то стал донимать кашель.
— Прекратить шум! — передается сигнал по цепочке от одного к другому. Но попробуй–ка одолеть недуг, и как ни пытается человек сдержаться, кашель распирает грудь, душит и вырывается из горла хриплыми, клокочущими звуками.
— Да уймите его! Всех погубит! — сердясь, говорит Костров и пропускает мимо себя бойцов, ищет виновника.
— Товарищ… не могу!.. — еле говорит капитан и кашляет опять надрывно.
— Кашляй в рукав. Слышишь? В рукав! — трясет его за плечи Костров.
При каждой потуге капитан стал поднимать ко рту рукав шинели, звуки скрадывались, делались глухими.
К рассвету, отмахав километров двадцать, отряд вошел в негустую порубку. В низине протекал ручей. Тут и решили устроить дневку. Выбрали кучно сбившиеся ели и под ними разожгли маленький костер, чтобы из оставшихся концентратов — пшена и гороха — сварить похлебку.
Место привала было далеко от дороги. Сюда не доносился даже гул танков. И однако вокруг лагеря расставили наблюдателей. Пока в котелках грелась вода, Алексей Костров решил сходить узнать, нет ли вблизи деревни, чтобы попросить хлеба, соли, картошки. С ним и на этот раз увязался Бусыгин — они и поныне были неразлучны и не могли порознь делить минуты опасности.
Отпуская их, Иван Мартынович строго–настрого предупредил, чтобы не лезли на рожон, — лучше с пустыми руками вернуться, чем головы сложить.
Около часа Костров и Бусыгин пробирались через лесные заросли, потом шли торфяным болотом. Тихо, ни одной живой души вокруг, только в одном месте вспугнули зайца, и он, кувыркаясь, исчез в нескошенной ржи. Вблизи не обнаружили никаких строений, пришлось возвращаться назад. Опять шли через болото. Оно было мягкое, зыбкое, ноги по колено скрывались мхом. Мох был сплошь усыпан сизовато–лиловыми ягодами голубики. Алексей жадно набросился на кисло–сладкие ягоды, ел их горстями.
—
У самого леса на давно нехоженой, заросшей шиповником тропе они увидели двух путников. Подошли к ним смело, потому что приняли их за крестьян: впереди шел, опираясь на посох, пожилой мужчина, бородатый, с ввалившимися щеками, а сзади, видимо, был его сын — молодой, с румянцем на одутловатом лице и гривой темных волос.
— Куда путь держите, папаша? — спросил Костров.
— Бредем куда глаза глядят, — ответил пожилой.
Говорил он каким–то подстроенным голосом. Это насторожило Кострова, и он переспросил:
— Ну–ну, куда же вы бредете?
— К своим. На соединение…
— Почему же раньше не ушли? Колебались? — не отступал Костров и кивнул на парня. — А этот почему не в армии? Избежал призыва? А ну–ка, документы есть какие?
— Довольно нас пытать! — перебил бородач и властным начальственным тоном заметил: — Молод еще командовать. Драпаете вот, а за вас страдай!..
— Кому сказано — документы! — потребовал Костров и угрожающе притронулся к висевшему на груди автомату.
— Адъютант, — вдруг позвал бородач.
Парень нагнулся, долго рылся в подкладке поношенного пальто и протянул ему обернутые тряпицей документы.
— Ну-с, покажите, а что вас удостоверяет? — наигранным тоном спросил бородач.
Костров тотчас вынул из кармана гимнастерки книжку, и бородач, надев очки, тщательно проглядел каждый листок и тут же заметил:
— Вот вы где мне повстречались! Войска Гнездилова. Как же, знаю.
— Покажите документы, — не отступал Костров, поняв по разговору, что бородач вовсе не крестьянин.
— Прошу! — И тот, не выпуская из рук удостоверения, поднес к лицу Кострова развернутую книжечку. На левой ее стороне была аккуратно наклеена фотокарточка генерала. Алексей взглянул на бородача и стал припоминать, где он видел его, только без бороды. Спрятав удостоверение личности, генерал принял важную позу, видимо, был убежден, что сбавил пыл сержанта и его спутника. Но Костров был непримирим, документ словно не возымел на него никакого действия, и он кивнул Бусыгину: видишь, мол, какие птицы. А мы хотели их взять. А бородачу сказал:
— Так вы, значит, тот самый… что на плацу строевому шагу нас учили? Ну и вырядились! И куда же вы теперь держите путь?
— Перестаньте болтать! Я вам не прохожий какой–нибудь, а генерал Ломов, и будьте любезны слушаться…
— Слушаю. Чего же вы от меня хотите?
— В каком состоянии ваша дивизия?
Костров усмехнулся:
— Правильнее было бы мне спросить об этом. Вам–то виднее!
Генерал побагровел.
Оглядев его с головы до ног, Костров вдруг переменился в лице, побледнел.