Вторжение
Шрифт:
За калиткой меня ждали. Я лишь пару раз стукнул замёрзшим кулаком о глухие, железные ворота, как мне тут же навстречу вылетел злобный рык и бешеный лай. Напугался, не скрою. Гавкает собака знатно, а как выглядит конкретно, увидеть не могу. Может там и бояться некого, но рисковать штанами желания нет, всё таки они хороших денег стоят. Отскочил назад и замер в ожидании. Уверен, на такой сигнал уж точно, кто нибудь придёт.
— Кого там принесло? — спросили вскоре в глубине участка, стараясь заглушить собачий лай.
— Я с поезда — ответил громко, но ближе подходить не стал.
—
— С Московского, на Краснодар — стараясь всё же не орать, чтобы окончательно не разозлить собаку, опять ответил я ему и тут же замолчал.
— Дружок! Заткнись! Не слышу ни хрена! — прикрикнул на живой звонок хозяин и явно зашагал по направлению ко мне.
Звякнул засов, скрипнуло промёрзшее железо, завизжали петли и вскоре я увидел тёмный силуэт, образовавшийся в проёме.
— Отстал? — прижав плечом калитку, спросил худой мужчина, одетый в непонятного цвета рубаху и не по сезону тонкие штаны.
— Нет, не отстал — ответил я и сделал шаг навстречу. — У нас там, какая то падла рельсы спи…Ну… Это… Украла, короче. Почти три пролёта. Встали намертво.
— Лихо. А я то, чем могу помочь?
— Так мне бы позвонить. На станцию или ментам. Стоим давно, а связи нет ни с кем. Диспетчер гад молчит. Не отвечает.
— Так и у нас с утра, сплошная тишина. Всё отрубили. Телефон и свет.
— А вы не в курсе, почему? — спросил я, почувствовав, как у меня, что называется, под ложечкой засосало. Неужели и в самом деле, началось?
— Нет, не в курсе. Наверное обрыв. А может просто провода стащили. Хотя, куда их. Железо да. Его любой возьмёт. А провод что? Так, баловство одно и приключение.
— И что, совсем никак? Ни с кем нельзя связаться?
— Сегодня нет. Ты завтра приходи, к утру чего нибудь дадут.
— А тут… У вас. Нельзя остаться. Обратно, по путям я за ночь не дойду.
— Нет, у меня нельзя. Семья. И места мало. Ты, вон… Туда зайди — мужчина коротко махнул рукой, по направлению к соседу. — Он там один живёт. Договоришься. Пустит.
— Спасибо — коротко ответил я. — А он не спит?
— Не должен. Ещё же рано. Сильней стучи и подойдёт — сказал хозяин мне и почти тут же, перешёл к общению с собакой. — Молодец Дружок. Сиди у будки. Охраняй.
Я мог легко заставить идущего к дому человека вернуться и пригласить меня в гости, с ночёвкой, ужином, и мягкой постелью в придачу. Но домик у него, действительно небольшой, сам он ещё не очень старый и, наверняка, семейный. Так что собачий холод и смертельная усталость ещё не повод для того, чтобы создавать неудобства простым, советским гражданам, живущим по старинке, в доме на два с половиной окна. Пойду ка я лучше к соседу. Главное, чтобы он услышал мой стук и вышел на улицу, а на морозе я с ним быстро договорюсь.
Вот не ошибся я, ей богу, разглядывая буквы на железной доске. Пчельники, действительно доброе название и люди на этой земле, тоже добрые живут. А ещё очень отзывчивые, хлебосольные и совестливые. Никого мне не пришлось ни уговаривать, ни умасливать и даже воздействовать своим невидимым лучом, и то не потребовалось. Я только
— Ты кушай, кушай. Не стесняйся. И на сало налегай. Оно у нас лечебное — говорил мне хозяин местного подворья, на вид мужик, лет сорока пяти.
А я особо и не стеснялся. Пока за стол не сел, так вроде и есть не очень хотелось, а как увидел картошку, тут меня и прорвало. Забыл и про ложку для картошки и про нож для хлеба и сала. Ломал, пихал и рвал всё руками, не обращая внимания на удивлённый взгляд владельца длинного стола.
— Не торопись, сиди и кушай — вдоволь налюбовавшись моим зверским аппетитом, сказал он и поднялся с табуретки. — А я до бригадира сбегаю, он на соседней улице живёт. Телефона у нас два. Один на почте, а второй недавно Ваньке поставили. Почтальонша, понятное дело, давно дома сидит. Ну, а от Ивана мы сможем с тобой, хоть сейчас, позвонить. Если связь дали, вернусь. А нет… А если нет, всё равно вернусь, но не знаю, чего тогда делать будем. Думать, наверное будем, как вам помогать.
Хороший видимо мужик. И накормил меня, и обогрел, и сам пошёл узнать про обстановку. А я, бестолочь и бескультурье городское, вломился в чужой дом, прижался к печке, хряпнул полстакана самогона и руки не помыв, быстренько за стол. Даже не спросил, как звать человека.
— Отморозок — согласилась со мной, барахлящая память.
— Точно — голосом отозвался я и с горя плеснул себе ещё пять капель. Может отогреюсь.
— Слышь. Как там тебя? Подымайся — зацепился я за лёгкий шёпот, проскользнувший в мутной голове.
— Чего? — нехотя приподняв отяжелевшую часть собственного тела и заметив прямо перед собой незнакомое лицо, заинтересованно спросил: — Что, уже приехали?
— Ну… На вроде того — ответил мне мужчина, в красивой, лисьей шапке, на огромной, почти круглой голове.
Осмотрелся. Увидел недоеденное сало, картошку, хлеб и вспомнил, что поезд далеко, а я сижу на лавке, в чужом доме за массивным столом. Тусклым светом мерцает закопчённая керосинка, в печке с треском догорают дрова. Благодать. И не мудрено, что меня тут, так быстро сморило.
— А, где… — спросил я незнакомца ожидая, что он продолжит дальше, за меня.
— Василий Палыч? В гараже. «Жигуль» разогревает. В Беляево поедем. Связи нет и будет утром или нет, никто не знает — ответил он мне, наконец то озвучив имя хозяина дома.
— А вы кто? — задал я свой следующий вопрос.
— Иван — сказал мужчина, чему то улыбаясь. — Владелец телефона, у которого трубка молчит.
Пока машина принимала рабочий вид, я успел попить горячего чая с печеньем, перемотать портянки, одеть, не согревающее в стужу, турецкое, кожаное пальто и минут пять посидеть напротив тёплой, русской печки, погреться. Хотелось дольше, но за мной, ожидаемо, пришли.