Вуивра
Шрифт:
Возвратившись вместе со своей невесткой с мессы домой, Луиза не без удивления увидела, как Арсен вышел из кухни, неся на плече свёрнутый и перевязанный бечёвкой матрас. Догадавшись, что между её сыновьями произошла очередная ссора, она закрыла чёрный шёлковый зонтик и, отдав его Эмилии, велела той отнести его к ней в комнату. Арсен снял свою объёмистую ношу и положил её на край колодца.
— Я ухожу, — сообщил он. — Я бы не хотел причинять вам хлопоты, но только с братом я больше жить не могу. Для него будет лучше, если я уйду.
— Когда братья ссорятся, слова не оставляют следов, — сказала Луиза. Я была пятой из семерых
— Не спрашивайте, мама. И Виктора тоже не спрашивайте. Об этом неприятно говорить, и слушать тоже не доставит удовольствия.
— Прекрасно, но только почему, если кто-то из вас должен уйти, то это обязательно должен быть ты? По-моему, над этим нужно подумать. Ведь здесь всем заправляю я.
— У Виктора нет никакого желания уходить. Да к тому же, я так или иначе всё равно когда-нибудь уйду. Пока я уйду к Юрбену. И еду он тоже будет приносить мне туда. Что касается работы, то мне нужно об этом как следует подумать, но вам стоило бы побеспокоиться о работнике, во всяком случае, на будущий год.
Арсену хотелось попросить мать уволить Белетту, но тогда Луиза сразу же догадалась бы, почему он расстаётся с братом. К тому же, можно было предположить, что в скором времени служанка уйдёт сама. Пока они беседовали, Виктор выглянул из-за форточки конюшенной двери. Белетта, вероятно, находилась по-прежнему у себя в комнате, Эмилия суетилась, не в состоянии решить, куда же ей пристроить зонтик Луизы. Чтобы не держать больше их всех разъединёнными по разным углам дома, Арсен расстался с матерью и вновь взвалил на плечо свою ношу.
Перекопав и выровняв участок вокруг своего дома, Юрбен проводил там с помощью десятиметровой бечёвки землемерные работы и размышлял, как бы получше расположить овощные грядки. Собирался он посадить и цветы, а в прошлую ночь решил, что среди них у него будет розовый куст.
— Я пришёл к вам попроситься пожить у вас в доме, — сказал Арсен.
Старик бросил бечёвку и пошёл открывать дверь. Свет радости и благодарности сиял на его длинном сухом лице.
— Входи. Располагайся со своей постелью, где захочешь. Чего-чего, а места тут хватает.
Каменщик только что закончил штукатурить потолки, и в доме уже появилась кое-какая мебель.
В первой комнате, там, где Арсен положил свой матрас, стояли стол из белого дерева, три плетёных стула и новая лейка. В полдень Юрбен сходил за едой, приготовленной Луизой для сына, а сам возвратился обедать на ферму. Арсен поел почти с жадностью, словно искал в утолении голода одновременно и реванш, и забвение. После обеда он почувствовал, что весь находится во власти воспоминаний о происшедшем в комнате для инвентаря. У него в мозгу с нестерпимой отчётливостью всплывали малейшие подробности сцены. Несколько раз он всерьёз представлял себе, как Виктор будет умирать, и смаковал это зрелище, но чаше всего его мысли были о Белетте, и они причиняли ему такие страдания, от которых не было спасения. Он ходил по комнате взад-вперёд, пытаясь стряхнуть с себя груз переживаний. Вскоре ему стало невмоготу оставаться внутри помещения. Ему показалось, что нужно смертельно устать, чтобы прийти в себя. Выйдя наружу, он попал в настоящее пекло. И по голой стерне направился прямиком в лес. Уже подойдя к опушке леса, он не смог удержаться от того, чтобы не бросить взгляд в сторону фермы, где, вероятно, как раз в этот момент в тягостном молчании заканчивался обед. С пронзительной жалостью подумал он о Белетте, сидящей в самом конце стола, и ясно представил себе её униженную, смущённую позу под острым взглядом хозяйки.
Арсен брёл, куда вели его тропинки, без всякой цели, уходя всё дальше в лесную глушь, но это не утишило его страданий. Скорее наоборот, ему казалось, что боль проникает в него всё глубже и глубже. Он шёл, наверное, полчаса, как вдруг увидел возникшую из лесной поросли Вуивру, и эта встреча была ему явно приятна. После её возвращения в Во-ле-Девер они встречались впервые. Несколько раз он видел, как она кружила вблизи фермы, но, похоже, не смела навязывать ему своё присутствие. Арсен на неё уже почти не сердился, а тут обида и вовсе исчезла.
— Я вернулась, — сказала Вуивра. — Я была в горах, но там ни к чему у меня не лежала душа. Я жалела о том, что сказала тебе по поводу Бейя.
Арсен махнул рукой, показывая, что больше об этом не думает.
— Тебе, может, показалось, что я презираю всё, что касается человеческой жизни. Но на самом деле всё обстоит совсем иначе. Мне хотелось бы узнать вас получше. Ты, возможно, думаешь, что, поскольку я видела первых людей, появившихся в Юре, а потом тысячи поколений, сменявших друг друга, я знаю вас лучше, чем кто бы то ни было. Но если начистоту, вы никогда не переставали удивлять меня. У вас в головах есть что-то такое, чего нет в моей, что-то такое, что угадывалось уже у пещерных людей, и мне хотелось бы знать, что это такое. Когда я с тобой, я всегда жду, что ты объяснишь мне.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, но мне всё-таки кажется, что это, скорее, твои фантазии. Во всяком случае, если бы я и мог показать тебе, что находится внутри моей головы, то не стал бы делать этого сегодня. У меня неприятности, из-за которых в мозгах всё перепуталось. Для меня началось плохое время. И я несчастен, как никто другой.
Они присели рядом на обочине тропинки, прислонившись спинами к стволу большого дуба. Арсену стало стыдно за то, что у него с языка сорвались слова, похожие на жалобу. Встретив взгляд Вуивры, он добавил:
— Конечно, и ты, наверное, тоже не очень счастлива.
Она не ответила ни «да» ни «нет», она не знала. Мыслительное усилие, отразившееся у неё на лице, придавало ей какой-то туповатый вид. Арсен посмотрел на неё с сочувствием.
— Я сказал это, потому что вспомнил слова моей матери. Это было, как сейчас помню, 15 августа, после обеда. У нас в доме были люди, и они разговорились о Бейя, ну и, конечно, о тебе тоже. Мать говорила и вязала носок, и я услышал, как она сказала: «Не хотела бы я быть на месте Вуивры. Девушка, которая не может умереть, — тут не позавидуешь; когда делаешь что-нибудь и не видишь этому конца, то просто не знаешь, что делаешь, а это всё равно, как ничего не делать».
В зелёных глазах Вуивры загорелось тревожное любопытство. Арсен продолжил, не столько для неё, сколько для самого себя.
— И вот тогда-то я и подумал, что она права. Я смотрел, как она вяжет носок. Я сказал себе, что если бы она не представляла себе, как будет выглядеть законченный носок, её труд был бы просто ни на что не похож. И ещё мне пришло в голову, что так же и жизнь — чтобы как следует её прожить, нужно думать о конце.
— Ну ты прямо как кюре говоришь, — прошептала Вуивра. — И вы часто о ней думаете, о смерти?