Вульф
Шрифт:
Низкий рокот Харлеев. Это как гимн города. Никто не смотрит и не обращает внимания, когда четыре мотоцикла подъезжают к следующему кварталу. Они с хореографической точностью паркуются задним ходом почти прямо передо мной. Я наблюдаю за ними краем глаза, за хромом и металлом, сверкающим в лучах послеполуденного солнца. Они почти заставляют мой кованый железный стол стучать о бетон от рева их моторов, прежде чем они глушат двигатели.
Мне не нужно видеть спины их кожаных жилетов, чтобы понять, что они — члены «Гончих Ада», но волчий череп, свирепо смотрящий на меня, когда они паркуются и спрыгивают с Харлеев,
Я сразу же узнаю двоих из них по прошлой ночи в Саванне. Одного с нашивкой — «Инфорсер», а другого с нашивкой — «Гуннар». Они крупные мужчины, у Гуннара волнистые волосы, собранные в подобие мужского пучка, который выглядит совсем не изящно.
Еще двое слезают с мотоциклов и снимают шлемы — один не такой мощный, постарше, с торчащими светлыми волосами, на его нашивке написано «Дорожный капитан».
Я перевожу взгляд на… самого крупного мужчину в группе. Когда он снимает шлем, я теряю дар речи, но не могу отвести взгляд. Он ближе всех ко мне, и прошлой ночью его точно не было в Саванне.
Мои ладони мгновенно начинают потеть, когда он вешает шлем на руль своими большими, мускулистыми руками. Он поворачивается в мою сторону и оглядывается по сторонам, сканируя местность, словно прибывший король, высматривающий любую угрозу.
Я снова поднимаю взгляд и с трудом удерживаю рот закрытым, пока наблюдаю почти как в замедленной съемке, как он двигается с тяжелой грацией. Он высокий, где-то шесть футов четыре дюйма или шесть футов пять дюймов6, широкоплечий и крепкий. Он настоящий Джейсон Момоа — отчасти Кхал Дрого, отчасти преступник.
Обычно я бы поступила правильно и отвернулась от него. Меня с двенадцати лет учили, какие мужчины мне подходят, а какие могут причинит боль, но что-то в нем меня завораживает.
Он не просто существует, мир словно вращается вокруг него.
На нем тонкая белая футболка под, кажется, кожаным клубным жилетом, его мощные бицепсы натягивают ткань. Военные жетоны выглядывают из выреза, поблескивая в солнечном свете, который вдруг стал намного теплее.
Он служил? Неожиданно.
Насколько я могу судить, его тело представляет собой гору мышц, и, кроме лица, он весь в чернилах.
Смелые татуировки ползут вверх по шее, покрывают кисти, предплечья и пальцы. Портрет женщины, выполненный в стиле «Дня мертвых», интригует, и я задаюсь вопросом, кто она, прежде чем начать представлять все то, что скрыто под его одеждой.
Его темно-каштановые волосы зачесаны назад, они не кажутся слишком длинными, но собраны на затылке, и несколько прядей выбились. Его борода на тон темнее волос, она ухоженная, но слегка растрепанная, и весь этот легкий беспорядок выглядит так, как будто именно это и было задумано.
Его голова поворачивается ко мне, когда он снимает солнцезащитные очки и шагает на тротуар передо мной. Хотелось бы, чтобы моя пара скрывала глаза, а не оставалась на макушке, чтобы я могла и дальше его разглядывать. Скулы у него высокие и резко очерченные, челюсть мощная и квадратная. Его глаза устремляются к моим сандалиям, пока он идет, и медленно оценивают меня за те несколько секунд, что он скользит по мне взглядом. Когда он встречается с моим, я замечаю, что они поразительные, почти нечеловеческие и самого светлого оттенка серого, который я
Его взгляд обжигает, как раскаленное клеймо, прижатое слишком близко к моей коже, и он смотрит на меня не стесняясь, как будто имеет право знать, кто я такая и почему я здесь.
Я закидываю ногу на ногу и заставляю себя выйти из ступора, в который он меня вогнал. Я изо всех сил стараюсь вести себя непринужденно и сосредоточиться на расписанной стене кофейни, опускаю солнцезащитные очки и стараюсь, чтобы сердце перестало биться так быстро.
Они уже близко, и один из мужчин обращается к нему. Я чувствую, как он отводит взгляд. Я выдыхаю, когда он покидает поле моего зрения. Я не слышу, о чем они говорят, но у меня нет сомнений, что мужчина, от которого я не могу оторвать глаз, — главный. Он приковывает к себе всеобщее внимание, когда разговаривает с другими мужчинами в пустующем здании по соседству. Я чувствую его запах кожи и пряностей, смешанный с нотками дыма. Когда он отворачивается, я бросаю взгляд на нашивку на его груди.
Президент.
Его голос глубокий и уверенный. Следующие несколько минут они беседуют с человеком в костюме, пока я пью кофе и ковыряюсь в черничном кексе. Они ходят туда-сюда, обсуждая внешний вид здания. Когда я вижу, что они направляются внутрь, я встаю и беру свою сумочку, чтобы как можно быстрее скрыться в магазине одежды по соседству.
Я выдыхаю и изо всех сил стараюсь вытеснить из головы поразившего меня президента. Все вопросы, которые могут возникнуть о нем, вероятно, навсегда останутся без ответа, потому что я никогда не произнесу их вслух.
Он выглядит как мрачная тайна, которая может затянуть меня.
Я просматриваю стойки и выбираю несколько платьев для примерки. Когда мое дыхание приходит в норму, я говорю себе, что, возможно, у меня слишком богатое воображение.
Мои родители не изолировали меня, но они определенно использовали страх, чтобы обезопасить. Страх перед Богом, страх перед сомнительными людьми, страх перед собственным выбором. Возможно, чтобы уберечь от членов «Гончих Ада» или людей, подобных им.
Не знаю, почему я так поступаю, но я прислушиваюсь к Лейле и выбираю светло-голубое платье, почти такого же цвета, как мои глаза. Оно с открытыми плечами и длинными пышными рукавами, подчеркивает талию, расширяется книзу и заканчивается на середине бедра. Оно короче, чем я обычно носила в Атланте, но я чувствую себя в нем сексуально… и к черту, мне некого ублажать, кроме самой себя. Это именно то платье, которое Эван назвал бы «немного неуместным», и это заставляет меня хотеть его еще больше. Самое лучшее — это спина, она открыта почти до середины, и я поднимаю волосы, чтобы посмотреть в зеркале, как буду выглядеть, если соберу их наверх.
Для репетиции ужина я выбираю другое, такое же короткое и откровенное, но на этот раз бледно-желтое, без бретелек, ткань похожа на шифон и низ платья оформлен волнами разной длины. В нем моя грудь выглядит потрясающе.
Я благодарю продавца и внутренне плачу, потому что два платья стоят больше двухсот пятидесяти долларов, которых у меня на самом деле нет. Я напоминаю себе, что скоро все наладится, ведь я, похоже, нашла работу и смогу отремонтировать старый отцовский грузовик, чтобы продать его.