Вурдалак
Шрифт:
Его слух незамедлительно атаковали звуки просыпающегося Ванкувера: невнятный рев гидросамолета, взлетающего из Внутренней Гавани, в котором тонуло мерное пыхтение лениво шлепающих по воде буксиров; шорох шин автомобилей, проносящихся по дамбе через парк; пронзительные крики чаек и сквозь них — хруст гравия под кроссовками утреннего бегуна восемью этажами ниже.
Чандлер подхватил с постели одеяло, набросил его на плечи и набрал номер гостиничного бюро обслуживания.
Слушая гудки в трубке, он провел рукой по заросшему щетиной лицу. Цинка била дрожь: свежий ветер с моря, влетая через окно, забирался под одеяло и осушал
На звонок ответил приветливый деловитый голос.
Цинк заказал:
— Кофе. Черный. И пачку «Бенсон и Хедж».
Он повесил трубку и вернулся к балкону.
Ветер с залива ударил ему в лицо, ожег холодом до слез. Цинк прищурился от яркого солнца и велел себе расслабиться. Тело одеревенело, мышцы ныли от чересчур долгого сна, но несмотря на столь затяжной отдых, инспектор Чандлер не чувствовал себя бодрым и свежим.
За Внутренней Гаванью сверкали снежные шапки величественного Берегового хребта. Утреннее солнце прорывалось сквозь низкие тихоокеанские тучи, расплескивая по Лайонс и Сайпресс-Боул медь и золото, и высоко на ледяных склонах вспыхивали и искрились ярчайшие блики.
Серо-зеленую морскую гладь у подножия гор морщила рябь; лодки покачивались на зыби, как хэллоуиновские яблоки в бочонке. [12] Застыл, перешагивая через узкое устье бухты, мост Лайонс-Гейт, Львиные Ворота, одной ногой на Северном берегу, другой — в парке Стэнли.
Громкий стук в дверь оторвал Чандлера от созерцания.
Цинк снимал этот номер в качестве богатого транжиры. Именно сюда в первый раз звонили «Охотники за головами», поэтому, несмотря на уверенность в том, что за дверью официант, он, памятуя о событиях субботнего вечера, решил: осторожность не помешает.
12
Одна из традиционных забав в Хэллоуин, канун Дня Всех Святых, состоит в том, что в бочонок или ведро с водой кидают яблоки, и играющие должны вылавливать их зубами.
Прикрывая одеялом пистолет, Чандлер открыл дверь и отступил в сторону от наиболее вероятной траектории выстрела.
Поверх серебряного подноса с кофе и сигаретами на него взглянул прыщавый юнец:
— Ваш завтрак, сэр.
«Сторонний наблюдатель, — думал Цинк. — Вот кто я. Мне кажется, жизнь напролет я гляжу на происходящее со стороны».
Он пустил душ на полную мощность и закрыл глаза.
Сперва Эд Джарвис. Теперь Дженни Копп.
«У твоего напарника Эда был выбор. Он знал, чем рискует, когда шел служить в полицию. А какой выбор был у Дженни? Ты припер ее к стенке».
— Ты… ты легавый!.. Господи Иисусе!
— Тише, Дженни. Если нас услышат, несдобровать тебе. Не мне.
— Легавый! — прошептала она. — О боже!
— Можно подумать, ты никогда раньше не попадалась.
— Так — ни разу.
— Век живи, век учись.
— Цинк, ради Бога, не позволяй…
— Заткнись и слушай. Выбор у тебя простой. Либо я сейчас арестую тебя, Дженни, и ты будешь в камере сперва загибаться от кумара, пока у тебя кишки глоткой не выйдут, а потом год, два, три тосковать по игле.
— Ты… ты не сделаешь этого.
— Ты уверена?
— Что-то мне нехорошо, — выговорила Дженни, отворачиваясь. Ее вырвало прямо на пол кафе. Чандлер поднялся и вытолкал ее за двери.
— Цинк, мне надо с тобой повидаться. — Это уже неделю спустя. В канун роковой субботы.
— В чем дело, Дженни?
— Я боюсь.
— Что, партия и впрямь приходит сего…
— Помоги мне, Цинк, пожалуйста! И телефон умолк.
Бух! — час спустя Дженни Копп получает пулю в сердце. Из-за того, что — ну же, признайся — ты ее подставил.
Сперва Эд Джарвис. Теперь Дженни Копп.
Валяйся всю жизнь в дерьме — поневоле начнешь марать других.
Даже тугим струям воды не смыть вины.
8 : 43
Чандлер завтракал в захудалой грязной забегаловке возле здания службы общественной безопасности на 312-й Мейн.
В Ванкувере, в отличие от других административных территорий, полицейскую работу делает не КККП. Здесь есть собственный департамент полиции, собственные силы охраны порядка. Цинк ждал человека по фамилии Хоулетт, тянувшего лямку в отделе по борьбе с преступлениями против нравственности. Хоулетт обещал принести записи переговоров Хенглера.
Детектив опаздывал.
Ничто не действовало на Чандлера столь угнетающе, как утро, проведенное в районе притонов и ночлежек. За соседним столиком хриплым шепотом, едва слышным за шипением масла на кухне, переговаривались двое похмельных портовых грузчиков, один в охотничьей шляпе из шотландки, другой в бейсболке. Оба были в полупальто из плотного клетчатого драпа, с поясом и большими накладными карманами, и в башмаках с накладками из белого металла на носах. Обсуждалось спанье с бабами — «за», «против» и почем нынче это удовольствие.
Неподалеку, на другом краю ковра, черного от нанесенной с улицы грязи, сгорбился пропойца: небритое лицо, из-за сетки лопнувших кровеносных сосудов похожее на страницу атласа дорог, синие мешки под опухшими глазами, отвислые щеки. Пальцы в темно-желтых табачных пятнах разминали сигарету. Он ждал, когда наконец желудок будет в состоянии принять лосьон для бритья (флакон торчал из кармана). Лосьон назывался «Аква велва».
— Знаешь, зачем «Акву» выпускают трех разных цветов? — услышал Цинк. Один из грузчиков косился на флакон.
— Нет, — ответил другой.
— Чтоб алканы могли смешивать «Б-52». [13]
За окном шумел дремучий лес разбитых надежд. Сразу за зданием суда, у дверей благотворительной организации, выстроилась вереница отверженных, закутанных в поношенные пальто с чужого плеча, — очередь за пособием. Усталый старик толкал по тротуару мимо здания службы общественной безопасности две самодельные тележки, заполненные всяким хламом, его земными сокровищами. Какой-то чудак на углу орал сам на себя.
13
Крепкий коктейль.